Наследие войны

Гитири снова потянул за петлю, медленно стягивая горло Иосифа, завершая работу крошечными долями.

Кабайя посмотрел на остальных своих людей, выбрал пальцем троих и кивнул в сторону Мэри. Они встали вокруг нее, размахивая мачете.

Двое оставшихся мужчин, те, что были вооружены винтовками, подняли свои ружья на толпу, которая отпрянула, прижимаясь к стенам миссии.

- Если ты не хочешь спасти себя, спаси ее, - сказал Кабайя Иосифу.

- ‘Не надо!’ - закричала Мэри. Она начала нараспев произносить слова 23-го псалма. - “Да, хотя я иду по долине смертной тени, я не убоюсь зла ... ”

В толпе послышался ропот, который сложился в слово "Аминь".

- Ты готовишь передо мной стол в присутствии моих врагов. Ты помажешь мне голову ...

Кабайя потерял терпение. ‘Сделай это, - приказал он.

Солдаты повиновались своему командиру. Гитири резко дернул за веревку, затянув петлю так сильно, что она прорвала гортань Джозефа и раздавила ему дыхательное горло.

Когда его тело рухнуло, Мэри закричала. Трое других мужчин рубили ее мачете, рубили руки, которые она поднимала в тщетной попытке защититься, и резали ее тело. Через несколько секунд она лежала мертвая рядом с мужем, и ее кровь омывала их обоих.

Кабайя равнодушно смотрел на трупы. Он взглянул на последних трех клятвопреступников. Они прижались друг к другу, обхватив друг друга руками.

‘Примите присягу, - сказал Кабайя.

Отчаянными голосами, взывавшими, чтобы им поверили, они делали то, что им говорили.

ЛОНДОН

- Прежде чем мы продолжим, я хотела бы предложить тост, - сказала Шафран Кортни Меербах, поднимая бокал шампанского. ‘За Габбинса ... который собрал нас всех вместе и без которого никого из нас сегодня здесь не было бы .

- За Габбинса! - хором воскликнули остальные пятеро мужчин и женщин, сидевших за столом в маленьком французском бистро.

Они встретились там по ее приглашению, как дань ушедшим дням. Ресторан был для них старым пристанищем. Это было недалеко от Бейкер-стрит в центре Лондона, в двух шагах от штаб-квартиры Управления специальных операций, разведывательного управления военного времени, в котором служили все, кроме одного. Их командиром был бригадир Колин Габбинс.

- Ей-богу, он был страшен, правда? - добавил Лео Маркс, маленький человечек с озорной улыбкой. - Мне до сих пор снятся кошмары о том, как он в первый раз посмотрел на меня своими глазами. Классики среди нас вспомнят василиска, мифическую греческую змею, которая могла убить одним взглядом. Ну, милый старина Габбинс сделал василиска похожим на Фею Сахарной Сливы.

Из всех сидевших за столом только один присоединился к тосту скорее из вежливости, чем из энтузиазма. Он был высок, с точеными чертами лица, взъерошенными темно-русыми волосами и идеальным загаром голливудской звезды. Но на его щеках была легкая впалость, а иногда и затравленный взгляд холодных серых глаз, говоривший о человеке, который видел и пережил ужасы, превосходящие любое человеческое воображение. Он был не единственным за столом, о ком это было правдой.

- Скажи мне, моя дорогая, - сказал Герхард Меербах с легким немецким акцентом, потянувшись через стол и взяв жену за руку. - Я понимаю, как Габбинс связывает вас всех вместе. Но чем я обязан ему своим присутствием? Герхард криво пожал плечами. - Я был на другой стороне.

‘Потому что, дорогой, - ответила Шафран, - именно Габбинс отправил меня в конце апреля сорок пятого года на северогерманскую равнину, чтобы попытаться найти наших пропавших агентов, включая Питера ...

Питер Черчилль скромно кивнул очкастой головой, а Шафран продолжила:-Если бы меня там не было, я бы никогда не пошла по следу особо ценных пленных, которых СС надеялись выторговать у союзников в обмен на благосклонность ...

Она хотела сказать "Дахау", но остановилась. Она не хотела, чтобы этот адский кошмар вторгся в их собрание.

- Через всю Германию, в итальянский Тироль, где ... где я нашла тебя, мой дорогой ... и думала, что приехала слишком поздно ...

Внезапное, яркое воспоминание о скелетообразном, лихорадочном теле Герхарда, лежащем на том, что, казалось, было его смертным одром, застало Шафран врасплох. Она не могла говорить из-за комка в горле, и ей пришлось сморгнуть слезы, прежде чем она смогла пробормотать "Извините" остальным за столом. - Она взяла себя в руки, глубоко вздохнула и с наигранной живостью добавила: - Но я не ... И все было в порядке, в конце концов.

За столом воцарилось молчание. У каждого из них были свои горькие воспоминания, и они понимали, как глубоко похоронены эмоции войны, как боль может подкрасться в любой момент.

Питер Черчилль знал, что должен делать в такой момент порядочный английский джентльмен - поднять настроение.