В полночь я был у отца. Король стоял серьезный и неуловимо взволнованный, его вишневый костюм до такой степени был расшит позолотой, что превращал его в какую-то золотую статую.
— Мрачновато, — сказал он, оглядывая меня, — ну ничего. А меч ты зря нацепил, оставь, он тебе не понадобится.
Я послушно разоружился. Мы вышли через кабинет в маленькую заднюю дверь, не то чтобы потайную, но которой никто не пользовался. Отец шел впереди, я следом. Темные коридоры и лестницы уводили нас всё ниже и ниже, в подвал, в подземелье, к черту в преисподнюю, всё дальше и дальше. Мы шли около получаса, или это мне так показалось от волнения. Я не мог быть спокойным, как ни старался. Что-то должно было произойти несомненно.
Наконец отец, резко загремев в глухой тишине подземелья ключами, открыл обитую железом дверь и с протяжным скрипом отворил ее. Было душно и холодно. Мы попали в зал с низким потолком и стенами, обтянутыми малиновым шелком. В такой же малиновой обивке была и мебель. На столе стоял серебряный таз с водой. В ушах звенела одуряющая тишина.
— Садись, — полушепотом сказал король и указал мне на кресло.
Сам он сел рядом и повернулся ко мне. Лицо его было сурово и торжественно. У меня уже пересохло в горле, я готов был отхлебнуть прямо из таза.
— Не волнуйся, — усмехнулся он, — я не собираюсь тебя испытывать, я всего лишь собираюсь сделать тебе королевский подарок, я наделю тебя силой, которой никто кроме короля не обладает, ты достоин этого, ты мой наследник. Но сначала я должен кое-что тебе объяснить и наставить тебя на путь истинный. Ты блуждаешь во тьме и сам не знаешь, кто ты.
— Вы утверждали, что я ваш сын, ваше величество.
— Разве в этом дело? Неужели то, что ты отличаешься от других людей, не наводит тебя на серьезные мысли?
Да, я отличался от других, я видел невидимые цвета, имел удивительную память, никогда ничем не болел как заговоренный и иногда испытывал непонятную тоску и чувство невыполненного долга. Но ни одной душе я об этом не рассказывал, пока сам в себе не разобрался. Это было слишком мое, это мучило меня и к чему-то обязывало. Я загонял это внутрь и помощи со стороны не ждал.
— Откуда вам известно, что я отличаюсь от других? — спросил я, чувствуя, как напрягается всё мое тело, словно перед прыжком.
Он только усмехнулся.
— Я же предупреждал, что знаю тебя лучше, чем ты сам.
— Так кто же я?
Какой-то новый этап начинался в моей жизни с этого вопроса. Страха не было, я весь был внимание и готовность, мне казалось, что я давно ждал чего-то подобного, и вот сейчас наконец я что-то пойму в себе. И в нем.
Кто он? Почему мы встретились, и откуда он всё про меня знает? И какой силой хочет меня наделить?
Я чувствовал себя, как человек, перед которым открываются неведомые врата, за которыми брезжит свет истины.
Но то, что я услышал…
— Ты избранник, — проговорил король с жаром, — и сам того не ведаешь! Ты должен служить Ей осознанно, а не хватать ее подачки, как мелкий воришка! Торжественно и гордо. Как жрец. Как король. И только так!
И я понял всё. Это было подобно вспышке молнии, так ясно мне стало всё с самого начала и до конца. На что-то все-таки пригодилась моя память, помноженная на нечеловеческое напряжение.
Его тайное появление в Тиноле, внезапная смерть Гринцинии, наша встреча в склепе, моя клятва молчать о ней… Эджелия, Лориан… Ворота захлопнулись. Они не имели к истине никакого отношения. Это была только чудовищная ошибка.
Король что-то говорил о долге и служении, но я его почти не слушал, я сидел потрясенный и уничтоженный, боролся с тошнотой и отвращением и старался не смотреть на него.
— Жизнь — это только болезнь материи, — рассуждал он, — наш мир несовершенен, он болен, он обречен, он наконец уродлив! Посмотри вокруг, жизнь отвратительна, законы ее чудовищны, чем умнее и чувствительнее существо, тем больше достается ему боли и страданий. Счастлив карась в реке, ему не холодно! Счастлив репейник, ему не больно! Но еще более совершенен камень. Ему-то вообще всё равно!..
Отвращение постепенно перерастало в ненависть. «Как он убивает?» — лихорадочно соображал я, — «как он это делает на расстоянии? Что это? Наговор? Иголка в восковой фигурке? Или какая-нибудь специально обученная ядовитая пчела? Надо обязательно узнать, как он это делает! Надо вырвать его жало!»
— Смерть прекрасна, — продолжал он торжественно, — она освобождает душу от бренного тела, погрязшего в грехах, слабостях и немочах, и чем раньше она придет, тем лучше. Умирать надо молодым и красивым.
— Почему же вы сами не торопитесь умереть? — спросил я, скрывая презрение и вполне допуская, что этим счастьем он собирается наградить меня.
— Потому что я король. И потому что я должен служить Ей. Ты тоже будешь служить Ей, ты давно к этому готов, сын мой.
— Служить? Каким образом? — спросил я мрачно.
— Я научу тебя. Ты будешь всесилен как бог… Но сначала — обряд.
— Какой?
Король встал. Подошел к стене и взялся за край малиновой занавески.
— Надеюсь, крови ты не боишься?