Наследник из Сиама

И Виола снова поднесла бокал к губам, рассмешив Сергея с Настей. Тем временем Марго украдкой наблюдала за всеми, чаще — за Зыбиным и Кирсановым. Почему они здесь? Полицейские, переодетые в лакеев, сыщики во фраках, которых усадили вперемешку с княжеским семейством, явно что-то замышляли или… Но вторая идея не осенила Марго, тогда она решила пока поесть, а между делом спросила хозяина торжества:

— Иштван, я не вижу Пакпао…

— Она скоро присоединится.

В соседнем зале играли музыканты, настала пора потанцевать. А почему нет? Танцы расслабляют, сближают, мирят, вечер без танцев прошел бы зря. Медьери пригласил Марго, они вышли на середину и закружились в чарующем вальсе, завораживая всех и увлекая за собой. Чаннаронг прохаживался с Прохором и дочерью (танцевать ее не учили, оставалось лишь сожалеть об этом), отец попросил ускорить венчание:

— Я должен быть уверенным, что вам ничто не помешает, тогда моя дорога станет легкой и светлой, я увезу с собой воспоминания.

— Вы уезжаете? Надолго? — спросила Виола.

— Думаю, навсегда…

— Мирон!

Гаврила Платонович понимал: первый шаг должен сделать он и сделал его, хотя переступить через ошибки, обиды и впустую прошедшую жизнь было трудно. Гордыня ведь не вчера родилась, ее к нему приставили отец с матерью, дедушки и бабушки, лучшие годы она провела с ним, это как вторая жена — нелюбимая, но влиятельная. И вот он стоял перед сыном, которого похоронил, не простив, да и в данную минуту не мог бы сказать, что испытывал на самом деле. Гаврила Платонович хотел заглянуть в глаза Мирону и понять, что там у него внутри, а увидел Чаннаронга — спокойного и холодного, но как-то нужно было начать:

— Представь меня внучке.

— Виола, это твой родной дед. (Она слегка присела, но старый князь не ограничился приветствиями, он взял внучку за плечи, а потом и обнял.) А это, князь, мой будущий зять Прохор. Мы как раз обсуждали венчание…

Не договорил, потому что у входа в обеденный зал он заметил Пакпао, та, поймав его взгляд, едва заметно кивнула. Чаннаронг извинился, что вынужден ненадолго оставить их, и подошел к жене, она что-то ему сказала, после чего он подозвал Медьери, тот дал отмашку музыкантам, в зале наступила тишина.

— Господа! — взял внимание на себя Медьери. — Прошу за стол, пора отведать неповторимого по вкусу китайского чая, его привез принц Чаннаронг.

Чай чаем, а шампанское вне конкуренции, и, пока гости рассаживались, лакеи щедро лили шипящее вино в бокалы.

— Господа, — встал Чаннаронг. — Я уеду, но хочу оставить вместо себя того, кто станет моей дочери пусть не отцом, но братом. По обычаю Сиама это должен быть мужчина из семьи… Ардальон, подойдите.

Впервые к Ардальону обращались уважительно, он растерялся, но встал, идя к Чаннаронгу, смущенно улыбался, принц положил руку на его плечо и сказал:

— По обычаям моей новой родины вы должны испить из одной чаши… — Он взял со стола бокал дочери, протянул Ардальону. — Сначала вы, потом Виола…

Ардальон и не подумал взять бокал. Он нервно оглянулся на матушку Натали, может быть, искал помощи у нее, а она сидела ровно, презрительно наблюдая за сценой, и, казалось, не понимала смысла.

— Ну же! — протягивал бокал Чаннаронг. — Я оказываю вам доверие… Это как поделиться мыслями… Не хотите пить из бокала моей дочери? Тогда выпейте из моего… — Он взял свой бокал и протянул Ардальону, наступал на него, а тот пятился. — Пейте!.. Ну!.. Я сейчас велю вылить вам в рот это вино…

Испугавшись угрозы, Ардальон внезапно рванул к выходу, но удрать ему не удалось, лакеи загородили собой выход. А сзади два господина во фраках вскочили со своих мест и заломили руки несчастному, вмиг покрывшемуся каплями липкого пота. Его подвели к Чаннаронгу, тот взял Ардальона за подбородок, поднес бокал к его губам…

— Нет! — закричал Ардальон. — Не надо! Не надо…

Чаннаронга было не узнать — из человека, излучавшего покой и благость, уверенность и добропорядочность, он превратился в холодную сталь:

— Отчего ж не надо? Чего вы боитесь? Пейте!

И уж чего не ждали, Ардальон вдруг обмяк в руках сыщиков и… заплакал. Все его тело сотрясалось от беззвучных рыданий, лицо исказила мука, это были горькие слезы разочарования, краха облюбованных надежд и слезы отчаяния. Ахнула княгиня Натали, зарыдала сестра Татьяна, да и остальные догадались, по какой причине «не пришей кобыле рукав» не стал пить шампанское. Виссарион Фомич, вставая со стула, отер рот салфеткой, не суетился и не торопился, идя к пойманному с поличным преступнику; в голосе его слышались нотки миролюбия:

— Отчего ж вы плачете, сударь? Коль сподобились на дело преступное, должны были и в неудачу заглянуть хочь одним глазком, а вы полагались лишь на удачу. Арестованы вы, ваше сиятельство.

— Не смеете! — выпрыгнула со своего места княжна Татьяна, пылая гневом. — Мой брат княжеского роду!..