— А я забальзамировал тело-с, — сообщил Чиркун. — Собственным изобретением, основанным на старинной рецептуре. Обидно бывает, когда тела не сохраняются, вот я и надумал усовершенствовать…
Бальзамы для трупов — кого они интересуют? А вот женщина, переставшая быть дамой Х, занимала мысли. Селестина удачно вышла замуж, забыла про нищету, была любима мужем и детьми, она дорожила своим положением. Но что ее заставило ожесточиться по отношению к дочери и стать такой непримиримой с прошлым? Что точило изнутри, чего хотела?
После опознания Зыбин срочно вызвал Кирсанова, ведь в подобных делах следует опираться только на людей надежных. Он распорядился арестовать в особняке князя Соколинского девицу, выдающую себя за его внучку, остальным предложил дождаться негодяйку прямо в кабинете.
— Погодите, Виссарион Фомич, — замахала кистями рук Марго. — Пожалейте крестного, давайте вначале допросим ее и посмотрим, что скажет. Может, настоящая Виола, не желая сносить деспотизма матери, захотела сама заменить ею себя. Я поеду за ней.
— Добро, — согласился Зыбин. — Поезжайте, но в сопровождении Кирсанова, он убежать ей не позволит, ежели она заподозрит обман. Однако поторопитесь, ваше сиятельство, мы вас ждем-с.
Кирсанов открыл перед ее сиятельством дверь, оба ушли, оставив остальных томиться в ожидании. Особенно тяжело было Чаннаронгу, он сник, сидел, словно на похоронах, собственно, в некоторой степени так и было: изо дня в день ждал Селестину, а она все это время лежала в мертвецкой полицейского участка. Чем не похороны? Настроен он был не так оптимистично, как Марго, его мучил вопрос: если убили мать, что сделали с дочерью? Медьери угадал, какие тревоги мучают друга, убедительных слов утешения не подобрал, но посоветовал:
— Ваше высочество, давайте не будем заранее хоронить Виолу.
Только это не тот случай, когда следуют советам, Чаннаронг оставил его без внимания, погрузившись в печаль.
— Ваш высокблагородь! — резанул по ушам голос вошедшего постового. — Тут народ к вам: купец Терновой, с ним…
— Терновой? Зови, зови! — оживился Зыбин, затем обратился к Медьери и Чаннаронгу: — Прошу простить, господа, дело может быть срочное.
Конечно, Виссарион Фомич был рад и Сергею, и Прохору, в свое время оба оказали услугу полиции, что не забывается. Не видел их давно, а потому поинтересовался, разглядывая хрупкую девицу явно из благородных:
— Что привело вас к старику Зыбину? Присаживайтесь.
Сергей взял стулья, поставил ближе к столу Зыбина, девушку усадил в кресло для посетителей, а на стулья сели парни, после чего Терновой сказал:
— Видите эту девушку? Прохор нашел ее за городом месяц назад без памяти, в крови, привез домой. Сегодня в магазине Елагина она видела своего убийцу…
— Погодите, господин Терновой, — прервал его Зыбин. — Писарь!
— Здесь я, ваше высокоблагородие, — приготовился писать за столом в конце длинного кабинета важный молодой человек (чем меньше должность, тем больше важности).
— Итак, давайте по порядку. — Зыбин перевел взгляд на девушку, улыбнулся, ибо она была напугана. — Мамзель, назовите ваше полное имя.
Девушка молчала, опустив голову, тогда Прохор придвинул стул к ней, взял за руку, тем самым обещая, что здесь нечего бояться, она назвалась:
— Колинская Виола Мироновна.
Невольно Зыбин и Медьери посмотрели на Чанна- ронга и, наверное, оба поразились выдержке сиамско-русского принца — ни мускул не дрогнул на его лице, как будто он не слышал. Из угла раздался голос писаря:
— Прошу простить, сословие-с назовите, сударыня.
— Я не знаю… — робко ответила она. — Отец мой князь Соколинский Мирон Гаврилович, мать Селестина Шеро, гувернантка.
— Э, рождены вы, мадемуазель, в браке-с?
Разумеется, вопрос не праздный, ведь отпрыск какой-то гувернантки и князя мог появиться на свет только вне брака.
— Я внебрачная дочь князя, — призналась Виола. — Коль это важно, мой отец оставил письменное признание меня его дочерью, есть документ об узаконении и сохранении титула, подписанный государем.
— Стало быть, сословие дворянское, — скрипел по бумаге пером писарь. — А титул будет… княжна-с?
— Итак, слушаю вас, княжна, — сказал Зыбин. — Подробненько, с самого-самого начала-с, ладно?
А сам думал: «И отчего ж ентот принц, прости господи, с эдаким крученым имечком не бросается к дочери с объятиями? Вон в театре показывают встречи — слезу прошибают. Аль не признает? А вдруг девица ему не дочь? Второй-то раз!»
Ах, как Марго умела разыгрывать представления! Влетев в особняк крестного, негодяйку нашла в спальне деда и затрещала:
— Милая Виола, а я вас ищу.
— Меня? — напряглась девка явно из податного сословия, теперь это так очевидно. — Я чтой-то не то сделала?
— Разумеется! — хищно прищурилась графиня. — Ваши платья, милая, нехороши. Я договорилась с модисткой, мы едем к ней, чтобы одеть вас… как царевну. Это мой презент вам, дорогая.
— О, нет, нет, — начала отказываться мерзавка, которую Марго хотелось оттягать за косу и надавать пощечин. — Я не люблю шум, улицы…
— Затворница ты моя, — потрепал «внучку» за щечку старый князь.