Наследники Шамаша. Тени и пыль (СИ)

— Иначе весь Архей заговорит о нашем поражении. Они тотчас похоронят обеих герцогских дочерей, герцог пошлет сюда армию, армия его, если доберется, будет разбита, ибо боюсь, здешние земли гораздо сильнее наших земель. А потом эти твари попрут в Архей. Мне этого не хочется. Надеюсь, вы согласны со мной.

Он уселся перед костром, поглядел на Ишмерай, потемнел лицом и презрительно процедил:

— Когда же ты, черт тебя возьми, перестанешь рыдать?! Я терпеть этого не могу! Я просто ненавижу эти слезы! Когда ты уже поднимешь голову и станешь сильнее? Когда ты поймешь, что Марка твои слезы уже не спасут, как не спасут и Атанаис! Ей нужны не твои слезы, а действия!

— Закрой свой рот, златоволосый поганец! — потрясенно рыкнул Марцелл. — Катись, если тебя что-то не устраивает, но не смей говорить так с девочкой!.. Как ты только?..

— Нет, Марцелл, — пролепетала Ишмерай, хмуро глядя на Александра, — он прав. Я только и делала, что рыдала, боялась, жаловалась. Марка я уже не спасу, — ее лицо на мгновение исказила судорога, Ишмерай справилась с нею и продолжила: — Но чтобы спасти Атанаис, я должна встать. И я встану.

Она грубо вытерла слезы своими исцарапанными руками и сделала глоток воды.

Марцелл поглядел на Александр угрожающе, но тот уже перестал изумленно коситься на нее, отвернулся и неприязненно фыркнул:

— Избавила меня от мук. Благодарю.

Ишмерай стерпела и это. Что бы Марцелл не говорил ей об Александре, как бы плохо о нем не отзывался, она не могла считать его своим врагом — он хотел помочь Атанаис так же сильно, как и она. Они должны быть союзниками, они должны прислушиваться к желаниям друг друга.

И она была благодарна ему за то, что он помог ей сделать первый шаг.

— Собираемся, — коротко распорядился Александр. — Через несколько часов остановимся. Нам троим следует поспать. Ехать будем по вечерам, ночам и в тумане раннего утра.

Без лишних разговоров они свернули свой лагерь, замели все следы, оседлали коней и поехали дальше. Придя в себя, успокоившись, отогнав свой страх, подкрепившись, Ишмерай почувствовала, как несколько бессонных ночей дают о себе знать.

Теперь, как опасность, исходящая от Горста и его товарищей, миновала, Ишмерай могла присмотреться к лесу. Ничем не примечательный, густой, дремучий, со столь же высокими соснами, толстыми дубами и стройными лиственницами, пахнущий хвоей столь же сильно, он, однако, изумил Ишмерай своей непохожестью с теми лесами Архея, в которых ей приходилось бывать. Тот же темный малахит листьев, золотое сияние солнечных лучей, те же птичьи трели. Но не было в нем привычной хрустальной тиши, охватывающей сердце путника приятным холодком, свет солнца светил будто недостаточно ярко, листья мерцали слабее, а птицы пели тише и задумчивее. Средь вековых стволов не витало ощущения таинства, неслышно было волшебства, крошечные феи не разливали по округе свои светлых песен, эльфы не разливали из своих златых да серебряных кувшинчиков искристых ручьев спокойной радости.

Здесь не было ни волшебства, ни света. Все погрязло в крови да тьме горя. Фавны страдали, страдал и лес. Или лес не пожелал принять их с самого начала, еще три сотни лет назад.

«Страшна судьба ваша, — горько подумала Ишмерай о фавнах. — Но если вы не вернётесь в Архей, она будет ещё страшнее…»

Но Ишмерай засомневалась. Вернуться домой означало признать свое поражение в поисках царицы Атаргаты и признать самое страшное — смерть Марка. Она видела, что он сорвался в пропасть, видела, как демон столкнул его, но не видела его мертвого тела, не видела его крови, не услышала, как затухает его горящее сердце. Теперь, спустя несколько очень длинных, горестных, кровавых дней, немного придя в себя, она осознавала, что надеяться глупо, что она его более никогда не увидит, что ей оставалось принять его гибель.

Когда солнце поднялось слишком высоко, и Марцелл определил, что сейчас было около трех часов, они выбрали неглубокий овражек, со всех сторон укрытый деревьями и кустарником, и устроились на привал. Путники вытащили лишь немного еды да пледы и сели в кружок, без аппетита пережевывая посредственный обед.

Закончив с едой, Ишмерай завернулась в плед, положила голову на широкое плечо Марцелла, вздохнула и вдруг тихо спросила:

— Чем вы займётесь после того, как все закончится?

— Вот же вопрос! — удивился Марцелл, смачивая горло свежей водой.

— Все еще не успело начаться, а она уже говорит о конце, — мрачно фыркнул Александр, холодно поглядев на нее.

— Мне угодно верить в хорошее, — прошелестела Ишмерай. — К тому же, порой мечты сохраняют нам жизнь.

Лицо Александра скептически скривилось, но вскоре это мрачное и неприятное выражение разбавилось задумчивостью и даже унынием.

— Ну… — замялся Марцелл, и Ишмерай разглядела румянец сквозь его заросшие щеки, а его черные добрые глаза засверкали надеждой. Девушка почувствовала, как сердце млеет от нежности к этому ворчливому здоровяку.

— Ну? — подбодрила она.

— Когда все закончится, я первым делом напьюсь акидийского вина. Дьявол побрал бы этих фавнов, я больше не притронусь к их отвратительному пойлу!