Наследники Шамаша. Тени и пыль (СИ)

— Ишмерай, — тихо и твердо проговорил Марцелл. Его черные и всегда такие добрые глаза глядели на нее успокаивающе и тепло. — Что бы не случилось сейчас со мной, ты должна жить. Не беспокойся обо мне. У тебя все будет хорошо, ты сильная, у тебя все получится. Обещай мне.

— Марцелл! — закричала она

Ишмерай видела и слышала всё: как меч вьется перед её другом, как подкрадывается к его шее, касается её, как льется из перерезанного горла кровь, как хрипит её родной великан, как дергается его могучее тело. Его, еще живого, кинули на землю, меч взвился в небо и проткнул его насквозь — там, где билось его большое доброе сердце.

Кричавшую Ишмерай подняли, перекинули через спину коня. Она слышала, как выкрикивает Александр ее имя, она видела, как ставят его на колени, как связывают его руки и ноги, удерживая его, все еще сыпля на него удары. Но от ужаса и слез зрение ее, слух и все существо ее помутилось, и Александра Сагдиарда она более не видела и не слышала.

Весь мир ушел в небытие безутешного горя. И Ишмерай осталась с ним один на один.

Глава 26. Та, кто Молвит

Солнце висело высоко в синем небе и поджаривало землю на своем нещадном золотом костре. После шепчущего ночного дождя воздух клубился паром, и какая-то непонятная мошкара бешено взвивалась, досаждая всему, до чего только могла дотянуться.

Телега с пленными ехала по лесу уже второй день, и конца этим деревьям не было видно, но ни стона, ни жалобы нельзя было услышать мучителям.

Атанаис была единственным человеком среди пленных. Остальные десятеро, фавнские женщины и двое детей, сидели неподвижно и тихо, с мрачным смирением поглядывая на злодеев. Атанаис молчала, как и остальные, даже глаза не выдавали ее, но душа стенала и молилась — она ни на минуту не забывала об Ишмерай и Акиле. Живы ли они? Что она могла сделать, дабы увидеть их вновь?

Их опережала еще одна телега, где пленных фавнов было вдвое больше. Они тоже молчали, но плети сыпались на них гораздо чаще, и до Атанаис доносились отчётливые стоны боли и приглушенные вскрики. Их охраняло около тридцати хорошо вооруженных мужчин, но больше всего девушка боялась лишь одного — высокого, с ледяными серыми глазами и тонким породистым лицом. Именно он трогал ее в ночь пленения, и прикосновения его еще жгли ее отвращением, именно он чаще всех оборачивался к ней и вонзался в душу ее своим страшным взглядом.

Девушка прислушивалась к незнакомой раскатистой речи. Она могла быть изящной, тихой, приятной музыкой или же рокочущим ледяным потоком, похожим на лай разъяренного пса.

Она сразу отказалась от мысли о побеге: ноги и руки её были скованы цепями, а врагов было слишком много — даже если она чудом выберется из цепей, она не сможет убежать от них и едва ли быстро отыщет Аргос.

Во время привалов главарь часто подходил к ней и что-то тихо ей говорил, называя ее по имени: «Атанаис». Но девушка отворачивала лицо и от еды, и от воды, протянутой им. Однажды она пристально поглядела на него, когда он в очередной раз что-то мелодично шептал ей, и коротко выпалила: «Ишмерай».

Он перестал шептать, внимательно поглядел ей в глаза, указал длинным тонким пальцем вверх и столь же коротко ответил:

— Небо.

— Лжец, — прошипела она и отвернулась.

Это страшное слово и его чудовищный жест заставили ее затрепетать, но она начала всячески уговаривать себя не бояться — он лгал.

— Дитя Рианора, — вдруг позвала ее одна из женщин, с темными растрепанными волосами, опухшей разбитой губой и огромными глазами глубокого синего цвета. — Ты — Рианор. Почэму ты не мошешь спасти нас и себя? Не са этим ли вы пришли в Авалар ис-са Мудрых гор?

— Если бы я была достаточно сильна, я бы уже вытащила вас, — шёпотом ответил Атанаис, опасливо поглядывая на злодеев: разговаривать пленникам строго воспрещалось. — Но если я попытаюсь, и у меня не получится, нас всех убьют.

— А ты попытайся, — не унималась женщина, в глазах которой застыло отчаяние и горе. — В Аргосе остался мой малэнкий сын. Я долшна вернутьса к нему…

— Если у нее не получитса, ты сына вовсе не увидышь, — ответила ей другая женщина.

— Но если мы ничэго не сделаем, однашды они убьют нас, — зашевелилась третья фавна. — Снаешь ли ты, Дитя, куда они весут нас всех? На костёр! Они будут шечь нас, они принесут своему богу шертву!

— Быть мошет, тебя-то и оставят, — возразила синеглазая женщина, поглядев на Атанаис с глухой скорбью. — Ты — человек. Но он, — она указала на главаря, — сделает тебя одной ис своих многих шён. Он насытится тобою, а после убьёт. Шелаешь ли ты для себя такого рока?

Взвизгнула плеть и хлестнула по телеге, задев двух женщин. Те болезненно выдохнули и затихли. У одной был порван рукав платья, и из длинного пореза засочилась кровь, а вторую плеть ужалила в плечо, и та глубоко вздохнула, но сдержала стон.

— Вот видишь, — прошипела синеглазая женщина, глядя на Атанаис так, будто их всех схватили из-за нее, и негодующе отвернулась.