Но уже тогда что-то ему подсказывало: не вернется он. Пестрянка была прощальным подарком для матери. Он добыл Кресаве невестку, как добрый сын в сказке добывает для больной матушки звериное молоко. Исполнил сыновний долг – и ушел своим путем. И теперь ничуть не обрадовался появлению в Киеве поминка из давно забытой прежней жизни, которой здесь было не место. Он стыдился этих мыслей, не знал, как примирить обязанности чести и свои желания. Трудно было поймать воспарившую к небу мечту о знатном родстве и высоком положении, приковать обратно к земле. Конечно, братом княгини и воеводой он будет и без Чернигиной внучки, но жена богатого, знатного рода – это честь и удача не только себе, но и будущим детям. Вдвойне более могучий корень рода, который мог бы вырасти на этой земле. Совесть шептала: на Пестрянке-то какая вина, не она тебя в дом привела, а ты ее, она своего долга ни в чем не нарушила, теперь живи… А киевские родичи, с которыми он мог бы посоветоваться, и не думали об этом – у них хватало забот поважнее.
– Что, ты и не знал, что женат на такой красивой женщине? – рядом с Пестрянкой появился Хельги. – Это просто глупо – прятать от людей такую красоту. И раз уж ты никак не находишь времени повидаться с ней у себя дома, ей пришлось самой прийти сюда, где тебя можно застать.
– Кто это придумал? – Асмунд смерил Хельги неприязненным взглядом.
Даже ему, человеку в целом доброжелательному и расположенному к родне, постепенно становилось тесно рядом с новоявленным братом. Казалось, Хельги занимает на Свенельдовом дворе все больше и больше места. Торлейв, Ута и Володея всегда и во всем с ним соглашались, дети с радостными визгами повисали на его плечах, стоило ему появиться. Если самому Асмунду случалось с ним говорить, он тоже чувствовал неодолимую склонность во всем признать его правоту. Спасало лишь то, что гораздо больше времени он проводил у Ингвара, с Мистиной, Свенельдом и прочими боярами.
– Это мы с Утой привели ее, чтобы весь Киев и гости наконец ее увидели.
– Ты, кажется, присваиваешь право распоряжаться моей женой? – процедил Асмунд, сдерживая гнев.
Сегодня эта молодая, привлекательная женщина предстала перед ним, как сама Недоля. Совсем рядом Грозничар и его племянница. Если они сейчас увидят Пестрянку… услышат, как ее называют его женой… С мечтами о новой женитьбе придется проститься. Какая-то прежняя жена где-то там, за тридевять земель, – не так уж это страшно, у многих русов есть что-то подобное, и это Чернигость и Грозничар поймут без труда. Самому Черниге обладание знатной женой северянского рода не мешало иметь еще двух-трех попроще. Но, явившись на пир в дорогом платье, под покровительством родичей, Пестрянка заявила о таких своих правах, которые не оставляли рядом с Асмундом места для другой.
– Ах, так ты помнишь, что она – твоя жена? – Хельги словно бы удивился.
– Видя вас со стороны, недолго и подумать, будто она – твоя жена! – раздался рядом голос неведомо откуда взявшегося Мистины. – Мало какой деверь так заботлив и добр с женой брата.
– Я знаю еще одного! – Хельги многозначительно ему улыбнулся.
– Садитесь, родичи любезные, не стойте тыном, на вас уже глаза таращат! – Мистина понял его, но сейчас было не время.
И повел Уту за почетный стол княжьей родни.
Асмунд отвернулся и сел рядом с отцом. Хельги пропустил вслед за ним Пестрянку, а сам устроился с другой стороны от нее. Ему казалось, даже сквозь шум движения и голосов сотни человек он различает рядом отчаянный стук ее сердца. Хотелось взять ее за руку, поддержать, подбодрить. Но этого он не мог сделать на глазах у ее мужа, которого пытался ей вернуть.
Но вот наконец все гости расселись по местам, Эльга налила братину и вручила Ингвару, чтобы начал пир. «Малый Змей» так и лежал перед ней на столе: на пиру иметь при себе оружие не полагалось, но она не могла с ним расстаться.
Князь первым поднял чашу в честь богов, потом пустил ее дальше. Вот братина дошла до Грозничара, и тот встал. Лет двадцати пяти, младший сын престарелого воеводы Чернигостя уже был женат, но овдовел. Вдовец не считается завидным женихом для девушки, однако старших братьев Грозничара не было в живых, и он оставался прямым наследником отца, что, конечно, делало такой союз весьма привлекательным даже для племянницы Вещего. Сам Олег основал город возле впадения Стриженя в Десну и посадил там воеводу, своего соратника Траусти, которого окрестные поляне звали Тростенем. Его сын Чернигость не так давно закончил строить детинец на мысу – теперь это был настоящий город, откуда собирали дань с саварян. Свою часть дани тамошние воеводы имели право продавать в заморье сами, на них Греческое царство присылало долю даров. Для Володеи этот брак обещал не меньше чести и богатства, чем имеет всякая княгиня, кроме киевской.