Наследство

— Знаете, мужчины, картошка остывает, а я зверски хочу есть, — сказала она и села за стол. Майор тотчас вскочил, успев подумать: «Пронесло!» Хотел перейти на ее сторону, но она упредила: — Там вам будет лучше — брат любит поговорить…

«Слышала… — догадался майор, но не растерялся, а как бы взбодрился: — Ну и к лучшему. Пусть знает, как я сил не жалею…»

Из высокого старого дубового буфета с выточенными голубями темного дерева на дверках брат достал три рюмки, вернулся, взял еще одну для Фроси, разлил густого цвета коньяк — видать, выдержанный, — попросил сестру сказать слово. Надя не отказалась, подняла рюмку, помолчала. Лицо ее было печальным, две продольные складки над переносицей сбежались, брови распрямились, усиливая резкость черт. Мужчины смотрели на нее: брат выжидательно — что скажет? — майор с напряженной готовностью поддержать, что бы она ни сказала.

— Что же, еще и еще раз за Победу! Наступил второй год мира. Удивительно, как долго шел каждый военный месяц и как быстро пролетел мирный год.

Андрей тряхнул головой, выпил, за ним последовал и Анисимов. Надя отпила, поставила рюмку.

— А я ждал, что выпьешь, вспомнив госпиталь, — проговорил Андрей и, обращаясь к гостю, продолжал: — Жалеет, ужасно жалеет.

— Ее понять можно, — заметил гость.

— Что я — не понимаю? — взъерошился Андрей. Он делался шумным, когда выпивал хотя бы чуть-чуть. — Еще как понимаю. Но не грущу, а радуюсь тому, что везу теперь не пушки на фронт и не пленных обратно, а лес. Значит, где-то люди строятся, из земляных нор на свет вылазят. Сосенки да елочки им как раз в пору.

— Нет, Андрей, не понял ты меня, — возразила сестра. — Я не жалею того, что ушло. Я не хочу утратить то, что нам еще послужит: душевный опыт. Впрочем, об этом сейчас не будем. Налей-ка майору и себе. Про картошку вы почему-то забыли. — Надя вдруг оживилась, словно приняла важное для себя решение и ей все стало ясно.

— И рыбки, рыбки, — подсказал гость. Но Андрей вроде не слышал про рыбку, молча разлил коньяк. Гость сам развернул промасленную бумагу, выложил на тарелку аккуратно нарезанную севрюжку.

— Теперь я скажу. — Андрей поднял рюмку. — За тебя, сестра, за твое счастье. Так я тебе хочу счастья!..

— Я присоединяюсь! — поторопился сказать гость. — Всем сердцем. — И первым опрокинул рюмку.

— Спасибо, Андрей! — сказала Надя, покрутила в пальцах рюмку, посмотрела на свет. — Спасибо за все. И за это тоже. — Она выпила до дна с каким-то отчаянием, брат не мог не заметить этого, заела севрюжкой, встала: — Чаю хотите?

Она вышла на кухню, поставила на плитку чайник, нашла заварку. И, ожидая, пока чайник закипит, уткнулась лбом в прохладное оконное стекло. На нее из темных глазниц в упор смотрели чужие, не ее глаза, грустные, с расширенными зрачками. Под окном блестела мокрая листва сирени — на улице шел дождь. Как несуразно все у нее получается: нет на сердце радости. Почему? С каждым днем рушится надежда на возвращение Жогина? Или с Теплыми Двориками она поторопилась? Или тупость майора вызывает в ней смертную тоску? Я чем-то обнадежила его? Чистейшая фантазия! У нас не было даже мало-мальски серьезного разговора, и он это отлично знает!

Надя выдернула штепсель из розетки — чайник уже сотрясался паром. На кухню выбежал брат, схватился за дужку, пожалев ее:

— Обожжешься! — Остановился, что-то выжидая. Сказал: — Майор христом-богом просит поговорить с тобой. Уж так заботится о тебе.

— Да слышала я все, Андрей.

— Так ответить чем-то надо…

— Ладно, отвечу.

Ей неприятна была эта мелкая суетливость брата, он явно не походил на себя.

Вернувшись в комнату и снова усевшись за стол, Надя, разливая чай, заговорила:

— Андрей, я не знала, как начать… Виновата перед тобой… А теперь вы… — она взглянула на брата, потом на майора, — вы оба заставили сказать все сразу. В жизни я уже устроилась. Так получилось, не посоветовалась с тобой, брат. — Она пододвинула Андрею чашку, положила большой кусок сахару, помешала ложкой. — Уже отработала неделю. Главный врач Теплодворской больницы. Звучит? Так что зря вы печетесь обо мне, майор. — Она поставила перед Анисимовым чашку и тоже положила сахар. — Так что… — Помолчала и вдруг сказала решительно: — Приезжайте в Теплые Дворики, ко мне.

Майор отставил чашку. На выпуклом лбу его выступил пот. Он старательно стер его, аккуратно сложил носовой платок, упрятал в карман. Спросил озабоченно:

— А что же я буду делать там, в селе?

— Уволитесь в запас. В селе работа найдется.

— Вы серьезно?

— А что?

— В деревню? Но у меня… важная работа здесь. И ты могла…

— Что я могу, об этом сама знаю. — Надя налила себе чаю, стала пить, обжигаясь. За столом все неловко молчали. Андрей затеял какой-то разговор, но он так и не склеился. Майор скоро откланялся и ушел. Андрей выпил чай. Убирая со стола недопитую бутылку коньяка, пожалел:

— Испортила ты нам обедню.

— Сами себе испортили.

— Допьем в другой раз, — успокоил себя Андрей. — Насчет Теплых Двориков ты серьезно?

— Что я там уже работаю — серьезно. — И она рассказала брату обо всем, что случилось с ней за эту неделю.