Наследство от Данаи

— Смотри, — горячилась Евгения Елисеевна. — Во всех ее разговорах упоминаются актеры, фильмы, детские мечты попасть в кино, — она начала загибать пальцы: — Тебе передала фотографии актеров — раз, Таисе сказала, что любит кино больше литературы, — два. Ты этому поверила бы? И это учительница литературы! Обычный маневр, чтобы натолкнуть нужного человека, то есть тебя, на нужную мысль. Даже назвала фильм «Собака Оттоманов», который часто пересматривает, — три. Пильгую назвала конкретный театр, который ей якобы приснился, — четыре. И в конце концов Дубенко специально для тебя говорит, что ее дочери выглядят как актрисы и у них на это есть основания, хотя ее, Раисы, роль в этом косвенна, — пять. Что еще надо знать, чтобы взять фотографии с сундучка, составить список актеров, занятых в фильме «Собака Оттоманов», сравнить их, дальше посмотреть, кто из них работает в Малом Театре, и поехать к нему?

— Все сходится, дочка. Эта правда столь поразительна, что без риска показаться неадекватной она ее сообщить не могла. Поэтому и предложила тебе искать самой, — подтвердил Павел Дмитриевич. — Если есть время, езжай в Москву.

— Найду время, — сказала Низа. — Через две недели надо получить гонорар за роман «Крик над пропастью».

Наследство от Данаи

Раздел пятый

1

Уже на подъезде к станции «Площадь Революции» Низа незаметно исполнилась благоговения и затаенного восторга. Дальше неспешно, смакуя каждый миг, вышла из электрички, поднялась из метро на поверхность, с приятностью вдохнула неповторимый московский воздух, проникнутый духом и величием старины, миновала отель «Националь» и со стороны Театральной площади подошла к центральному входу в Государственный Академический Малый Театр. Здесь как будто все оставалось по-прежнему. Театр стоял на том же месте, имел тот же вид и состояние. Сбоку от парадной двери до сих пор сидел Александр Николаевич Островский с одинаковым по все времена не столько задумчивым, величавым или удовлетворенно-вальяжным видом, сколько с видом утомленности работой и скукой от незначительности человеческой суеты и ее быстротечности. Он так много постиг за свою жизнь, так глубоко погрузился в человеческую натуру, так надоели ему мелкие страсти негодяев и напрасный жар благородных сердец, что это знание тяжело прижало его к креслу, и оно под весом гения подогнуло ножки и чуть не трещало на глазах у прохожих.

Как всегда, фасад роскошного двухэтажного здания украшали вывески с репертуаром текущего года и афиши с рекламой спектаклей, ближайших по времени.

Но ощущение новизны, не лучшим образом влияющей на восприятие театра, не оставляло Низу. Бывая в Москве наездами, она постоянно торопилась, чтобы успеть за полдня прибежать в издательство, устроить там свои дела и вовремя вернуться на вокзал, «раскупоривая» по дороге гонорар и покупая для мужа и родителей какое-нибудь «заморское» лакомство или подарок на память о ее очередной книге. Поэтому практически не имела возможности рассмотреть, где и что меняется, а тем более не успевала расправить плечи и свободно походить по улицам, посидеть в скверах, поговорить с прославленными московскими старушками. Она их очень любила, потому что они всегда были расположены к беседам с гостями столицы и радушно рассказывали про историю и географию ее отдельных уголков. А чтобы посетить музей или театр, так об этом и мечтать не приходилось. И теперь Низа терялась в догадках: что изменилось и какой камешек мозолил ей душу.

Вскоре, по-детски обнимая знакомые до боли виды растерянным взглядом, Низа поняла, что изменился не Малый Театр, а тот фон, на котором он вырисовывался. Изменилось все вокруг него в широком смысле слова: сама Москва стала другой, приобрела новый вид архитектура улиц, проспектов и площадей, куда-то исчезло их бывшее людское наполнение, благоухание и голоса, выветрился дух старины. В свое время Пушкин гениально высказал то, чего теперь не хватало Низе, — «здесь русский дух, здесь Русью пахнет». И вот этой описанной большим поэтом атмосферы здесь больше не ощущалось...

И дело было не только в том, что старейший театр России начал теряться рядом с новыми белостенными высоченными сооружениями, здесь и там натыканными на старых улицах Москвы, которые крепко впечатывались в глаза приезжим, затеняя все другое. Изменилось настроение и содержание духовной столицы мира, казалось, ее жители потеряли аристократичность и интеллигентность внешности и духа, которые еще чудом держались в них вплоть до конца второго тысячелетия. Теперь московское пространство заполоняла яркая толпа, сборище абсолютно разнородных лиц, на которых больше не лежала печать монолитности, внутреннего единства.