Вопросом о том, кто распоряжался судьбой Царской семьи и имел ли на то право, я не интересовался, а исполнял лишь приказания тех, кому служил. Из советского начальства в доме часто бывали Белобородов и Голощекин. Я не видел и не слышал, чтобы перед расстрелом Юровский вычитывал Царю какую-нибудь бумагу, или говорил что-либо по поводу предстоящей казни. Из числа названных мною служащих сысертской команды в день расстрела в команде отсутствовали: Иван Котов, Виктор Луговой, Андрей Старков, Григорий Кесарев и Василий Семенов. Алексей Никифоров уволился по болезни ещё недели за три до этого. Где теперь находятся все упомянутые в моем показании лица, точно не знаю. Некоторые из команды находились до взятия Перми на пристани Левшинской, некоторые служат в Красной армии.
Вот все, что я могу Вам объяснить по поводу предъявленного мне обвинения.
Повторяю, что непосредственного участия в расстреле я не принимал. Предъявленный Вами Филипп Проскуряков до самого последнего времени находился в команде, но принимал ли он участие в уборке комнаты и переноске трупов, не помню.
Припоминаю, что перед отъездом моим в Сысерть Юровский разрешил мне взять принадлежавший Боткину чемоданчик. Более объяснить ничего не имею.
Прочитано мною. Записано верно.
Соколов с трудом перевёл дух: «Вот оно!..»
Он долго сидел, замерев, и постепенно успокоился. Вздрогнул, когда Степных, сидящий на диване, деликатно кашлянул.
Соколов огляделся. Солдаты работу закончили и уже ушли, а он даже не заметил.
– Вы ещё здесь? – спросил Соколов, заметив, наконец, своего помощника.
– Жду-с ваших распоряжений, – ответил Степных.
– Относительно чего?
– Вызванных свидетелей.
– Кого вызвали?
– Жену… то есть вдову Медведева, – сообщил Степных. – И ещё сестра охранника Якимова – Капитолина Агафонова.
– И где они?
– На вокзале, ждут распоряжений.
– В таком случае, Николай Алексеевич, давайте сюда эту… Медведеву. Да, её.
Через пять-шесть минут раздался стук в дверь: Степных привёл рослую дородную крестьянку в чёрном опашне и валенках. Лицо неподвижное и равнодушное, словно вырезано из дерева.
– Присаживайтесь, Мария Даниловна, – сказал Соколов. – Спасибо, что пришли.
Она молча села, сложила руки на коленях и огляделась.
– Не волнуйтесь, мы только побеседуем, а потом вам бумагу подписать надо будет, – сказал Соколов.
Медведева шевельнулась.
– Что-о? – с недоверием протянула она. – Какую такую бумагу? Ничего подписывать не стану! Да и неграмотная я. У меня муж всё подписывал.
– Беседу нашу – я её сейчас запишу, а вы подпись поставите, что я ничего не напутал и вы согласны, – сказал Соколов.
– Нет уж! Мало ли вы понапишете, а я отвечай потом?
– Только ваши слова, ничего более, – заверил Соколов. – Вы соседу вашему Николаю Алексеевичу, который вас привёл, доверяете?
Она нерешительно посмотрела на бывшего филёра: он подвешивал под потолок керосиновую лампу «молния».
– Соседу? – переспросила Мария Медведева, с сомнением глядя на Степных.
Тот кивнул ей:
– Не волнуйся, Маня, всё будет хорошо. Слушай, что господин следователь говорит. Мы тебе не враги. Твой муж уже ответил за всё. Даже с лихвой.
– Ответил! – горько повторила Медведева. – Вам он ответил – только за что? А мне детей поднимать одной. Кормить как?
Она всхлипнула и отвернулась.
– Ваши вчера двух лошадей свели у меня со двора, потому как будто от большевиков. Ну, муж был большевиком, так он меня не спрашивал, когда к ним записался. И детей не спрашивал. Разве они виноватые за отца? Дети – тоже большевики? Павел работал, заработок приносил, а теперь как? И лошади тоже большевики, что ль? Зачем отобрали у вдовы-то?
– Сейчас вдова вдове – рознь, – назидательно сказал Соколов. – Время такое.
– Какая там ещё рознь? – повысила голос Медведева. – Смерть – она любого мужа берет одинаково. Хоть белого, хоть красного. И горе одинаково, и сиротство не такое, чтоб одному горькое, другому сладкое. Чем малых кормить?
– У тебя корова осталась, – заметил Степных.
– Оста-а-алась! – протянула с обидой Медведева. – Сегодня осталась, а завтра? Ведь и корову отберёте!
– Тут уж не наше дело, а судейское, – добавил Степных. – По мне, так я у любой вдовы ничего не отнимал бы, если не краденое.
– Краденое?! – вскипела Медведева. – Ты что говоришь, бесстыдник! Да чтоб у нас!.. Как ты смеешь своим языком!
– Так! – решительно остановил её Соколов. – Хватит! Быстрее закончим – раньше уйдёшь. Или ты до утра хочешь тут с нами разговаривать?
Она молча отвернулась.
– Скажите, Мария Даниловна, – строго начал Соколов. – Что вам известно по делу об убийстве семьи бывшего императора Николая Александрович, его жены и детей?
– Что!.. – огрызнулась Медведева. – А то ж известно, что и всем.
– А точнее? Что всем известно?
Медведева задумалась, шевеля губами, словно на молитве, и сказала – уверенно и жёстко:
– Мой муж Павел не убивец. То мне известно совсем точно. Он не мог стрелять в семью, да ещё и в детей. Тем паче, в царских. Паша добрый был.