Наследство последнего императора. 2-я книга

Потом аккуратно уложила в стопку монашеское облачение: хитон из грубого холста, параман – плат с вышитым византийским крестом, подрясник, рясу, клобук и, наконец, пояс. И тут же услышала быстрые шаги в коридоре. Они приближались в сторону её кельи.

Без стука широко распахнулась дверь. Вошла сестра Варвара, помощница схиигумении, румяная двадцатилетняя девка. Она, как и мать Магдалина, рано стала послушницей, другой жизни, кроме монастырской, не знала и не очень интересовалась ею. Однако же, при всей строгости монастырского устава, монахиня Варвара всегда пребывала в хорошем настроении, улыбалась больше всех и всегда что-то напевала, чаще всего псалмы. Но на свой собственный весёленький мотив и всегда с удовольствием.

– Сестра Георг… – громко начала она и осеклась, широко раскрыв глаза. – А где?.. Ты кто така, зачем здесь? – и тут же рассердилась. – Да ты ли это, Георгия? Чёй так вырядилась? А вот матушка увидит? И что опять у тебя «зингером» воняет! Машину из мастерской в келью притащила, нет на тебя наказания!

Новосильцева отрицательно качнула головой и сказала спокойно:

– Нет здесь швейной машины. Ты чего хотела, Варя?

– Матушка кличет, говорю! Прямо сейчас ступай!

– Сейчас и буду.

– Прямо в этой машкаре? В чёрной коже своей? В юбке до колена? Сразу видно: грех в ней носишь! – возмутилась сестра Варвара. – Ты ещё наган к себе привяжи. Чисто будешь большевичка из чеки!

И онемела, увидев на столе широкий офицерский ремень с открытой кобурой: из неё торчала рифлёная рукоять револьвера.

Новосильцева неторопливо взяла ремень, аккуратно затянула вокруг талии и застегнула.

– Царица небесная, спаси нас! – мелко закрестилась сестра Варвара. – Да хто ты така есть?

– Не важно, Варюша, – произнесла Новосильцева. – Меньше знаешь – спокойнее проживёшь. Сидит кто у матушки?

– Этот… который чернецом прикидывался, – сердито сказала Варвара. – Теперь он тоже с виду что красный командир. Шпиён, сразу видать. Матрос твой тоже там. Ещё трое. Чужие, раньше не видела. Идёшь?

Глянув на часики, Новосильцева сказала:

– Ступай, Варя. Я следом.

Последний раз оглядев келью, где Новосильцева прожила почти два месяца, она проверила дамскую сумочку тёмно-синего рытого бархата: несколько свежих носовых платков, флакон духов «Rose Jacqueminot» от Франсуа Коти – почти пустой, последние капли. Где ещё такие взять? Впрочем, она уже знает, где и когда, уже твёрдо решила… Были в сумочке две запасные обоймы по девять патронов к браунингу, несколько косметических карандашей, пудреница «Сара Бернар». А вот с этим поосторожнее – с тонкой стеклянной трубочкой, в которую запаяна игла с цианистым калием. Ещё восемнадцать золотых николаевок по пять, десять рублей и по семь пятьдесят из того золота, которое раздал отряду Яковлев перед отъездом в Москву. В потайном отделении заграничный паспорт Российской империи на мещанку Марию Свиридову, ту самую, которая «приехала» в Петроград в апреле 17-го года. Действующий, советских заграничных паспортов большевики ещё не печатают. Временное удостоверение сотрудника ВЧК за подписями председателя Ф. Э. Дзержинского и его заместителя В. В. Яковлева. Наконец, две дамские шпильки из крупповской стали. Обе заточены по сторонам до остроты бритвы. Всё.

– Что же, – сказала она себе. – Перевернём очередную страницу нашей непонятной и странной жизни… Посмотрим, что в этой грустной книге про меня написано дальше.

В небольшой келье схиигумении было жарко от свечей и самовара, электричество не горело – монастырь большевики отключили, как учреждение нетрудовое. Келью освещали восковые свечи в канделябре, отражаясь в зеркально отполированном медном самоваре. Самовар, на круглом столике посередине комнаты, пыхтел раскалёнными углями. На его пузатых боках двигались кривые рожи – это Зенцов и матрос Гончарюк пили чай с клубничным вареньем.

У окна, вокруг другого стола, письменного, стояли комиссар Яковлев, мать Магдалина и монахиня Августа, которая разложила на столе большие фотографии монастырского Александро-Невского собора.

Сестра Августа заведовала в монастыре иконописными и пошивочными мастерскими, а с недавних пор увлеклась фотосъёмкой. И затеяла, с благословения схиигумении, фотографическую лабораторию.

Сначала сестра Августа сама таскала по монастырскому двору треногу с камерой-обскурой, запечатлевая на стеклянных пластинках каждый живописный уголок монастыря и его окрестностей. Потом выучила себе помощниц – послушницу и двух монахинь. Скоро из монастырского фотоателье стали выходить художественные фотографии вполне хорошего и даже прекрасного качества. Их с удовольствием покупали. Теперь она принесла на благословение последние работы, тоже для продажи.

– Замечательно, просто великолепно! – восхищался комиссар Яковлев, рассматривая снимки, и сестра Августа застенчиво краснела и смущалась.

Первый фотохудожник монастыря сестра Августа

А Пётр Гузаков, уфимский боевик, прибывший со своим отрядом, беседовал с матерью Магдалиной, добродушно поддразнивая её.