Наследство последнего императора. 2-я книга

Чудинов шумно и неодобрительно вздохнул. Зенцов покачал головой, а Гузаков стал внимательно рассматривать узоры на скатерти.

– Огромную опасность! – отрезал комиссар Яковлев. – В ипатьевском доме мирных рабочих нет! Ни одного. Это у себя дома они мирные. А там, в особняке, они – вооружённые сотрудники Чрезвычайной Комиссии и обязаны стрелять на поражение в любого. При малейшем подозрении. Мирные рабочие собрались через полтора часа убивать действительно гражданских, не вооружённых и не ожидающих убийства. Внезапного и подлого, как вы изволили выразиться. Что скажете?

Однако Новосильцева, откинувшись на спинку стула, отвечать не торопилась: на неё накатил приступ обычной с недавних пор тошноты. Несколько раз проглотила слюну и подавила рвоту.

Не дождавшись, комиссар продолжил:

– В одном вы, бесспорно, правы, драгоценная Евдокия Федоровна. Женщина, убивающая направо и налево, уже не женщина, а нечто сатанинское. Ей самим Богом назначено хранить жизнь до скончания времён, а не прерывать её. Поэтому внезапный, подлый расстрел вашими руками – руками барышни с ангельской внешностью – даст нам огромное преимущество. Оно вызовет двойной ужас у тех самых рабочих. Они поймут, что им надо немедленно выбирать: собственную жизнь или жизнь Романовых.

– И всё-таки… – заговорила Новосильцева и задумалась на несколько секунд. – По моему наблюдению, Юровский – не трус. Это человек идейный и твёрдый. Он может не понять моего намёка.

– Тогда вы убьёте ещё одного охранника. Будем надеяться, что Юровский поймёт, что третьим выстрелом вы отправите в ад идейного и твёрдого человека. Ежели не поймёт – что ж. Нам же проще.

– Спросить позвольте, товарищ комфронта? – тихо подал голос Чайковский.

– Только по делу.

– Напротив Ипатьева, в доме Попова, тоже охрана, подменная. Там есть телефон. И у Ипатьева телефон работает.

– Работал, – поправил Яковлев.

Он посмотрел на часы.

– Уже полчаса, как не работает. Кроме того, сегодня охране выдали жалованье. Наш человек постарался, чтобы туда доставили водку. Сделано, Пётр?

– Ханжу, – уточнил Зенцов.

– Какую ханжу? – не поняла Новосильцева. – Из борделя?

– Наша ханжа получше любой бордельной девки, – охотно пояснил Зенцов. – Так у нас, барышня, денатурат называют. От него потом неделю голова распухшая, лечиться надо. Опять же денатуратом. Водка декретом Совнаркома запрещена.

– Ещё соображения? – спросил комиссар.

– Maschinengewehr, – подсказал австриец. – Пульемёт на вышке. Очень серьёзный Sache… дело.

– Да, – согласился Яковлев. – Но есть там и слабое место. Пулемёт на вышке предназначен отражать внешнее нападение – бить по Вознесенской площади. Для тех, кто во дворе, пулемёт не страшен: зашёл в дом или за угол – вот и весь пулемётчик. К тому же первым требованием к Юровскому будет снять пулемётчика с вышки. Туда, Пётр, – приказал он Зенцову, – немедленно своего человека.

– А если Юровский и на второй раз не согласится? – спросил Зенцов.

– Третий выстрел товарища Новосильцевой в чекистскую голову сразу убедит всю охрану: упрямство, даже чекиста, плохая зашита от браунинга. Конечно, никого не хочется на тот свет отправлять… Бойцы Гузакова должны быть уже во дворе, отворить ворота для наших обоих авто. Грузовик тут же блокирует въезд и выезд.

– Ворота всегда заперты, – сказал Чайковский. – На амбарный замок… – он вдруг замолчал, растерянно глядя на мать Магдалину.

Схиигумения, глядя вниз, беззвучно рыдала. Слезы текли по её твёрдым бледным щекам и капали на пол. Обнаружив, что все затихли и смотрят на неё, мать Магдалина глубоко вздохнула, всхлипнула несколько раз. Достала платок из рукава рясы, вытерла слезы и тихо высморкалась. Потом махнула рукавом, словно отгоняя от себя что-то невидимое и, справившись с судорогой нового рыдания, выговорила:

– В свято… в святой обители… о смертоубийствах говорить, готовить… Как такое можно?

– Мы с этой темой закончили, матушка, – заявил Яковлев. – И перешли к другой. Но если вы готовы отговорить чекистов от того, что они задумали, мы будем только рады. И все свои планы отменим. Меньше хлопот. И жертв.

Она махнула рукавом ещё раз, теперь в сторону Яковлева. Резко отвернулась к иконе Спаса, подошла к ней, опустилась на колени и начала жарким шёпотом молиться, крестясь и отбивая земные поклоны.

– Сохрани, Господи, от крови, от смертей злых и напрасных… – донеслось до сидящих за столом.

– Продолжайте, Антон, – вполголоса приказал Яковлев.

– Ключ от замка, – сказал Чайковский, – находится в караульной, на щите.

– Значит, Пётр, одного человека дашь мне. А лучше двух, – сказал Яковлев. – Пока будем вести переговоры, они должны уже быть в караульной и открыть ворота и главный вход.

– Юровский может потребовать связи с Москвой, – заметила Новосильцева.

– Может, – согласился Яковлев. – Мы ему предоставим такую связь. Но не сразу. И пусть говорит хоть до утра.

– Wozu? Зачем же так? – удивился австриец. – Почему разрешайте? Или я не все подумал и не понял?

– Касьян? – произнес Яковлев.