Наследство последнего императора. 2-я книга

Сначала он решил, что грузовик забит манекенами, какие обычно стоят в витринах лавок, продающих готовое платье. «Зачем им манекены?» – удивился Яковлев. Они были уложены ногами вперёд, так что хорошо были видны парики манекенов – три седых на полу кузова, сверху три русых, а один вообще без парика, сверкнул гуттаперчевой головой. На самый верх был брошен небольшой манекен, очевидно, подростка, в военной гимнастёрке, бриджах и сапогах. Яковлев прищурился, пытаясь внимательнее рассмотреть содержимое кузова, но вдруг понял: грузовик везёт не манекены.

Комиссар вздрогнул и отчаянно посмотрел на матроса. Тот растерянно кивнул – он тоже всё понял.

– И хлопчика не пожалели!.. – вырвалось у матроса.

– Молчи, Митрофаныч! – яростно шикнул комиссар.

Грузовик постоял некоторое время, потом водитель сильно газанул два раза.

– Эй, эй! – раздались крики со двора. – Стой, Люханов! Погодь!..

К водителю поспешил рабочий, на поясе – пистолет в кобуре. Яковлев узнал Павла Медведева, начальника караула. С ним вышли ещё двое.

– Погодь малёхо… – озабоченно сказал Медведев водителю. – Клещев и ты, Якимов! Быстро в кладовую, возьмите там штуку сукна. Накрыть их, не след так везти.

Когда трупы были укрыты сверху серым солдатским сукном, Медведев скомандовал шофёру:

– Пошёл! Да поаккуратнее. Не растряси.

– Покойников? – поинтересовался водитель.

– Покойники – всё ж не дрова… Да чтоб по дороге не выпал кто.

Грузовик снова газанул и двинулся по переулку в объезд дома к площади, окутав всё вокруг удушливым дымом изношенного мотора. И снова крик:

– Стой, Люханов! Стой, сукин кот!

– Ну? – водитель высунул голову из окна кабины.

Из ворот выбежали несколько красноармейцев, впереди – высокий и худой рабочий в смазных сапогах, кавалерийских галифе, в рабочей поддёвке. За поясом у него тускло мигнули в белесом свете два маузера. Лицо худое, нервное. Волосы до плеч, как у актёра, развевались на ходу.

Его Яковлев сразу узнал: Пётр Ермаков. видный местный большевик, военный комиссар Верхне-Исетска.

– Куда рванул, Люха?! Контра белогвардейская – застрелю! – он выхватил маузер.

Мотор чихнул и заглох. Снова в окне показалось лицо водителя – теперь побледневшее, испуганное.

– Никуда я не рванул, Захарыч!.. Куда? Да с таким грузом… Вот, тормознул, стою, команды твоей жду, – оправдывался Люханов.

– Ждёшь? Ну, жди, – остывая, подошёл к машине Ермаков.

– Да куда ехать-то?

– Всё сейчас узнаешь. Сколько человек в кабину берёшь?

– Одного. Можно двух, если второй на подножку.

– Сейчас ещё сколько там коробков47 пригонят. Вместе и поедем. Свадебным поездом, – хохотнул он.

Из боковой улицы вылетели со свистом и разбойничьим гиканьем четыре брички и заняли всю площадь. За ними на громадном пегом мерине появился матрос. При каждом шаге лошади всадник подскакивал, шлёпаясь о жёсткое кавалерийское седло, по правому колену его била деревянная кобура маузера.

Присмотревшись к верховому, Павел Митрофанович, прошептал:

– Знаю моремана: Ваганов из Кронштадта. Упёртый эсер. После шестого числа48 к большевикам перекинулся.

Из пролёток спрыгнули пять красноармейцев и двое рабочих и сгрудились вокруг Ермакова. Тот долго объяснял им что-то вполголоса. Потом махнул маузером и скомандовал, отправляя пистолет за пояс:

– Вперёд! В последний путь сатрапов отправляем!

Первым во главе колонны прошлёпал на мерине матрос Ваганов, за ним загремели колёсами по булыжнику брички. Подкованные копыта высекали и разбрасывали жёлтые искры, которые исчезли, когда лошади сошли на грунтовку Вознесенского проспекта. Двинулся полуфиат, переваливаясь и скрипя рессорами.

– Куда они? – спросил матрос Гончарюк.

– Выясним, – произнес комиссар и зашагал в переулок к автомобилям. – А сейчас уходим.

– Как же так?… – растерянно говорил матрос, плетясь вслед за комиссаром: у него почему-то стали подгибаться колени. – Что ж не так у нас вышло, товарищ комиссар?

Он догнал Яковлева и едва не отшатнулся, когда комиссар резанул его взглядом, полным ярости.

– Вышло… – с трудом выговорил Яковлев. – У нас вышло? – повторил он громко и даже с отчаянием. – Это у меня так вышло. Моя ошибка, моя глупость!..

– Как же вы ошиблись, товарищ комиссар? В чем? Всё же предусмотрели.

– Всё предусмотрел глупец Мячин, только мелочь упустил.

– Мелочь?

– Мелкую мелочь! Пустяковую! Изменившую только что историю России. И наши с вами жизни.

– Не могу понять…

– И я не понимаю. Так опростоволоситься! Скажите, в котором часу мы вышли на позицию к дому Ипатьева?

– В полночь без четверти, тик- в-тик. Я по своим проверил.

– Полночь – да! Только какая полночь?

Матрос, не понимая, что от него хочет Яковлев, скользнул взглядом по светящимся часам комиссара.

– На ваших теперь первый час.

Он вытащил из пистона свою луковицу «Павел Буре»:

– И на моих – вроде секунда в секунду…

– Нет, Павел Митрофанович… Не первый час ночи сейчас, а четвёртый час утра! Время-то… Время советская власть сдвинула вперёд! На три часа. Чтоб народишко пораньше ложился и пораньше вставал, а не вылёживался на полатях.

Матрос остановился и покачал сокрушённо головой:

– Кто бы мог подумать…