Настоящая жизнь

– Нет, ты прав. Пора мне уже перестать быть мальчиком в коротких штанишках. Боже, как тут жарко.

– Это точно, – кивает Уоллас. – Хочешь, пойдем на озеро?

Коул обдумывает его предложение, обводя взглядом пустынные корты. Со стадиона доносится рев болельщиков. Мимо проезжает машина. И снова принимаются галдеть вороны на деревьях. От ограды падает густая тень, испещренная квадратиками света, и оттого кажется, что стоишь под решеткой и смотришь сквозь нее в небо. По уху Коула стекает капелька пота. Уолласу хочется поймать ее пальцем и сказать: «Загадай желание». Но он знает, что такие штучки не работают. Соленая влага не исполняет желаний, в ней не таится никакого волшебства. Разве только в тех случаях, когда под жаром дыхания она испаряется с кончика пальца, оставив на нем блестящие звездочки кристаллов.

– Давай. Я с удовольствием. Пойдем.

Они встают со скамьи. Мышцы болят, ноги и руки ноют от усталости. Их остывшие тела утратили гибкость. Они больше часа носились на жаре из стороны в сторону, а после вдруг перестали двигаться, и от такого резкого охлаждения кажется, что кровь загустела в жилах и застоялась в самых неожиданных местах. Они выходят через калитку в заборе, ступают на прохладную траву. Все вокруг мягко покачивается, словно колышется на волнах. Трава щекочет лодыжки, они шагают так близко друг к другу, что временами локти их с глухим звуком сталкиваются. По земле стелются густые тени деревьев, крики ворон постепенно стихают. Плитка под ногами сменяется голубоватым гравием, а затем и вовсе желтой землей. Вскоре они ступают в тень от здания лодочной станции, и воздух сразу становится прохладнее.

* * *

Озеро лежит перед ними необъятной мерцающей пеленой, простираясь до самого полуострова и дальше, к противоположному берегу.

Далеко на горизонте можно рассмотреть несколько яхт, мысленно дорисовав их очертания. Они проходят мимо лодочной станции. Дверь открыта, и видно, как мускулистые парни старательно натирают корпуса лодок губками и тряпками – смывают тину и полируют дерево. Из динамиков радиоприемника несется какая-то ритмичная песня. Воздух здесь, у самой воды, тяжелый и мутный от влаги.

Они поворачивают влево, в противоположную от дома Уолласа сторону. Сквозь листву деревьев и кустарников проглядывает голубая поверхность озера. Под ногами скрипит песок. Порой красной, белой или синей вспышкой мимо проносится велосипедист. В какой-то момент Коул подходит к Уолласу вплотную и кладет голову ему на плечо. Некоторое время они так и идут. Уоллас обвивает рукой его талию. Все имеющиеся у него в запасе слова кажутся сейчас ненужными, неспособными помочь Коулу в его беде. Он уже сказал все, что мог. На душе и так мерзко из-за того, что он разбередил другу рану, довел его до такого состояния. Тело у Коула горячее и влажное, но пот постепенно остывает, высыхает, и обнимать его на ходу становится проще.

– Я не думал, что будет так, – признается Коул. – Не представлял, что это так трудно.

– Что именно?

– Когда я только приехал, мне все время было жутко одиноко. Винсент остался в университете Миссисипи. А я был тут совсем один. И скучал по нему до смерти. Думал, когда мы снова поселимся в одном городе, станет проще. И все наладится.

– Не наладилось?

– Нет, – Коул утирает нос запястьем. – Нет, не наладилось. Ну, то есть поначалу да. Классно было снова быть вместе. Но, не знаю… Все уже не так.

– Ты и сам уже не тот, – замечает Уоллас.

– В каком смысле?

– Ну просто мы никогда не остаемся такими же, как были. Постоянно меняемся.

– Может быть, – соглашается Коул.

Деревья остаются позади, и справа открывается вид на заросли желтой травы, между которыми проглядывает темная вода. Эта узкая заводь давно превратилась в болото. По траве деловито шныряют цапли, а на берегу греются на солнышке большие серые гуси. Из воды, словно клык или коготь какого-то прячущегося на глубине животного, торчит черный остов погибшего дерева. Над головами кружат серые чайки, и Коул разглядывает их, откинув голову и приставив руку козырьком к глазам.

– Слушай, если все так трудно, может, это что-то да значит?

– Просто мы столько времени на эти отношения потратили. Столько любви, столько крови в них вложили. И тут появляется Роман, и все летит к ебеням.

– Какое он вообще ко всему этому имеет отношение?

– Ну, знаешь, как бывает. Винсент пригласил их с Клаусом на ужин. Мы начали обсуждать отношения, моногамию, каково это – быть квирами. Смех, да и только. Мы вообще-то не квиры, мы геи.