Наступит день

Телефонный звонок прервал его мысли. Говорил посол. Просил ускорить встречу с представителями иранского купечества.

Повесив трубку, фон Вальтер посмотрел на часы и вспомнил о предстоящей встрече с Хикматом Исфагани. Уже время! Позвонив, приказал подать машину. И, в последний раз взглянув на себя в овальное зеркало, вышел.

Хикмат Исфагани, учтиво улыбаясь, проводил Вальтера до самых дверей. Даже постоял у крыльца и поглядел ему вслед. Потом вернулся в кабинет и, согнав с лица улыбку, позвал служителя:

— Подай кальян и попроси ко мне господина Курд Ахмеда… Софи Иранпереста тоже.

Уже две недели, как Курд Ахмед, успешно завершив операции по отгрузке товара, вернулся из Басры. Каждое воскресенье он с нетерпением ожидал на складе Фридуна. Несколько раз порывался расспросить служащих склада, но из осторожности не делал этого.

Всевозможные предположения роились в голове Курд Ахмеда. Быть может, Фридун раскаялся, отступился, а то, что произошло на гумне, было лишь случайной вспышкой молодости?

Курд Ахмеду тяжелы были эти сомнения. Фридун нравился ему. Больше всего пугала Курд Ахмеда мысль о том, что он попал в руки полиции. Но в таком случае серхенг Сефаи должен был знать об этом и, конечно, не преминул бы сообщить все Хикмату Исфагани. Почему же тогда молчит его хозяин?

Эти мысли не покидали его все последние дни.

Когда Курд Ахмед вошел в кабинет Хикмата Исфагани, Софи Иранперест уже сидел там и угодливо улыбался.

Хикмат Исфагани принял Курд Ахмеда радушно, поинтересовался здоровьем:

— Вы неважно выглядите… Уж не больны ли?

Поблагодарив за внимание, Курд Ахмед задумался о причине столь любезного обращения с ним. Но Хикмат Исфагани уже начал беседу, стараясь придать ей сердечный характер.

— Я вас пригласил к себе, господа мои, чтобы попросить у вас помощи. Я попал в весьма затруднительное положение. — И Хикмат Исфагани продолжал все тем же мягким и даже несколько грустным тоном: — Мне надо либо отказаться от своих убеждений, либо потерпеть банкротство и превратиться в нищего. На первое я не могу пойти. Как может мужчина поступиться честью и совестью ради земных благ! Не дай бог! Не дай бог! Разве буду я тогда достоин папахи, которую ношу на голове?!

Нет! Нет! Но я боюсь не голода, а бесчестий. Разорись я, и мои противники — Бадр, Никпур, Манук Мартин и другие — растопчут мою честь, ославят мое доброе имя, сотрут с лица земли…

Что делать? Как быть? Посоветуйте мне!..

Курд Ахмед открыл было рот, чтобы сказать, что он ничего не понял из его речи, но Хикмат Исфагани продолжал:

— Дело в следующем, друзья мои! Только что господин фон Вальтер сообщил мне по секрету, что эти сукины дети — Бадр, Никпур и Манук Мартин — тайком сговорились с германскими и английскими торговыми представительствами скупать на рынке все виды импортных товаров: сахар, мануфактуру и прочее. Затем они назначат на все это цену, какая им вздумается. Одновременно они намереваются выбросить на рынок отечественные товары, предназначенные на вывоз, — шерсть, кожу, жиры, меха. Это сразу же обесценит их. Теперь вы понимаете, какая это бесчестная игра? Хотят без ножа народ зарезать.

— Этого нельзя допустить! — с жаром сказал Курд Ахмед, который ясно представил себе, в какую пучину бедствий ввергнет эта операция сотни тысяч крестьян, мелких торговцев, ремесленников и городскую бедноту. — Сейчас как раз у крестьян сезон продажи шерсти, кожи, мехов, и, конечно, если выбросить эти товары на рынок, цены на них неудержимо покатятся вниз, и тогда крестьянину не окупить и десятой доли своего труда. С другой стороны, скупка импортных товаров поведет к непомерному росту цен на них, и эта спекуляция особенно ударит по простому народу — прежде всего по крестьянству. Помещик, конечно, выколотит из крестьян все свои потери.

Хикмат Исфагани слушал Курд Ахмеда с закрытыми глазами, покуривая кальян.

— Все это так, братец! — со вздохом проговорил он. — У этих людей поистине нет ни совести, ни чести… Но что же нам делать?

— Тут долго думать не приходится! — взволнованно ответил Курд Ахмед. Разве мы обязаны поддерживать торговые операции только с немцами и англичанами? Разве нет у нас более мощного покупателя и продавца? значительно добавил он.

Хикмат Исфагани понял намек. Всплеснув руками, он быстро прошелся по комнате.

— Конечно, так! — заговорил он. — Вы имеете в виду нашего северного соседа? Какое мне дело до большевизма и социализма? Я же не идеи буду покупать у него! Я буду сбывать ему свой изюм, шерсть, кожу, а получать у него сахар, ситец, машины. Всему миру известно, что русский ситец, русский сахар ни с каким другим в сравнение не идут. Но нет! Наши господа хорошие не желают этого, не можем мы, говорят, торговать с большевиками!

Эти слова Хикмата Исфагани, намекавшие на срыв иранским правительством в 1938 году советско-иранского торгового договора, заставили Курд Ахмеда насторожиться.

— Но как же вы думаете поступить, сударь? — спросил он, окинув фигуру Хикмата Исфагани недоверчивым взглядом.

Хикмат Исфагани сел в кресло и снова взялся за кальян.