Наступит день

— Фюрер относится к иранцам с особенной симпатией и причисляет их к арийской расе. По его мнению, на всем земном шаре достойными жизни нациями являются германская и иранская, потому что обе они сохранили в чистоте арийскую кровь. По плану фюрера, мир должен принадлежать этим двум нациям. На Западе — мы, на Востоке — вы! Неужели нашу ненависть к славянам вы считаете случайной?! Славяне принадлежат к низшей расе. Не придавайте значения нашему соглашению с ними. Это все дипломатия фюрера. Не сегодня-завтра мы расправимся с англо-саксами, раса которых, конечно, не лучше, и повернем оружие против русских. Тогда Кавказ, Баку, Ташкент перейдут к Ирану, и на небе огромной империи господин Хикмат Исфагани будет звездой первой величины.

Он раскатисто захохотал, весьма довольный своим толкованием расовой теории Гитлера в заманчивом для Хикмата Исфаганн свете.

Как мираж, встали перед глазами Хикмата Исфагани обширные территории будущей великой империи.

— Вот когда расцветет торговля! — воскликнул он и снова провел языком по губам. — Ни тебе границ, ни таможен! Аллаху ведомо, что я доволен вами… Да возвысит аллах ваше знамя, и да не лишит он вас своей благодатной сени!

После недолгой паузы фон Вальтер решил приступить к главному вопросу.

— Как я уже говорил, для вас, конечно, не секрет, что наше столкновение с большевиками неизбежно, — сказал он вкрадчиво.

— Безусловно, безусловно! — угодливо подтвердил Хикмат Исфагани.

— К этому надо готовиться… И вот нам нужна ваша помощь.

— Ради бога, только намекните!

— Скажите, есть у вас торговая контора в Мияне?

— А где у меня нет контор в пределах Ирана? Во всех городах имею отделения, конторы, агентов…

— В Мияне нам надо иметь надежное место для хранения некоторых запасов продовольствия. В трудную минуту оно может нам пригодиться.

Под продовольствием фон Вальтер подразумевал взрывчатые вещества, но пока скрывал это от Хикмата Исфагани.

— Продовольствие? — повторил тот и задумался. — А количество груза узнать можно, друг мой?.. Нет, нет, ради бога, не подумайте чего-нибудь. Я хочу узнать только количество, чтобы соответственно приготовить и место.

— На первое время всего пятьсот тонн. В дальнейшем возможно некоторое увеличение. Только надо, чтобы этот груз был отправлен туда под вашей маркой. Сопровождать его будет, конечно, мой человек.

— Пожалуйста, хоть тысячу тонн. В два дня я переправлю его в какое угодно место Мазандерана или Азербайджана, так что и птица не узнает. Хоть на самый берег Аракса! Пожалуйста!

Хикмат Исфагани нарочно говорил с подчеркнутой откровенностью, чтобы фон Вальтер не счел его за круглого дурака и был с ним доверительнее. Тот довольно улыбнулся.

— Благодарю вас, господин Исфагани. Мы сумеем оценить эту вашу услугу.

Тут Хикмат Исфагани решил приступить к тому делу, которое его беспокоило.

— Господин фон Вальтер, — начал он тихо, — я хочу воспользоваться вашей любезностью…

— Пожалуйста, пожалуйста…

Он рассказал о своем даре и приеме, оказанном ему, Хикмату Исфагани, Реза-шахом.

— У меня одна просьба к вам, — закончил он свою речь, — как-нибудь довести до сведения его величества то, что пишет обо мне фюрер.

Фон Вальтер разразился хохотом.

— Не будьте младенцем в политике, господин Хикмат Исфагани! Об этом нельзя говорить Реза-шаху. — Потом, понизив голос, добавил, положив руку ему на плечо: — Ведь фюрер ставит вас на один уровень с Реза-шахом!

— Я вас умоляю спасти меня от меча этого кровопийцы! — заговорил Хикмат Исфагани. — Для этого достаточно вашего легкого намека.

— Будьте покойны, господин Хикмат Исфагани, под крылом нашей дружбы вам не грозит никакая опасность.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Тегеран жил, раздираемый резкими противоречиями. Они его точили, как червь точит дерево. Нищета и роскошь были его порождением и его проклятьем.

Эта гнетущая атмосфера города еще более усиливала скорбь Фридуна. Он вглядывался в лица детей и женщин, протягивавших к прохожим исхудавшие руки, и надеялся найти среди них Гюльназ, дядю Мусу, тетю Сарию, детей.

Уже много недель Фридун ходил по улицам и рынкам города, расспрашивал друзей, знакомых, но все было тщетно.

Обычная жизнерадостность покидала его, уступая место мрачным мыслям. Но они еще сильнее разжигали в нем жажду мести, усиливали стремление к свободе.

Забвение находил он лишь в революционной работе и поэтому снова с головой ушел в нее.

Дела шли неплохо. Выпущенные листовки и брошюра произвели впечатление, которого не ожидали даже сами их авторы, и стали известны среди самых широких кругов общества. В городе не прекращались разговоры вокруг этого события.

В народе пробуждались светлые надежды. Голос правды воодушевлял на борьбу всех недовольных деспотическим режимом. К утверждениям официальных кругов и печати о том, что эта литература выпущена советским посольством, народ относился явно недоверчиво.

Но знаменательнее всего было то, что от организаторов этого дела народ ожидал еще более смелых выступлений.

Как-то, встретив Фридуна, Гурбан Маранди радостно бросился к нему: