Наступит день

Серхан отодвинул стакан с крепким чаем. Забыв о недавнем ожесточенном споре, Риза Гахрамани и Ризван сидели, тесно прижавшись друг к другу.

Мать застыла, прижав руку к подбородку. Добрые глаза ее были внимательно прищурены.

Ферида, только что открывшая калитку Араму, стояла словно завороженная. Боясь нарушить торжественность минуты, Арам приостановился в дверях.

— Друзья! — обвел Фридун товарищей горящим взглядом. — Великая истина открылась мне! Всякая политическая партия, поднимающая в наше время знамя победы за свободу и прогресс, должна освещать свой путь солнцем ленинизма, иначе она будет слепа, будет спотыкаться и падать. В наш век единственное знамя свободы всех народов — это ленинское учение!

Стук в калитку заставил всех насторожиться. Ферида побежала открывать. Пришли Курд Ахмед и Керимхан Азади со своей женой Хавер.

Узнав, в чем дело, Курд Ахмед даже расцеловал Фридуна.

— Спасибо тебе, брат! Я сам давно искал эту книгу, но никак не мог раздобыть. — Курд Ахмед повернулся к товарищам. — Одна мысль за последнее время не дает мне покоя. Я считаю, что наряду с выпуском листовок и брошюр, наряду с организационной и агитационной работой в массах мы должны серьезно заняться и теоретическим воспитанием товарищей. Люди, вступающие на путь революционной борьбы, обязаны хорошо изучить и теорию этой борьбы. Я предлагаю раз в десять дней собираться на специальные теоретические занятия.

— Замечательная идея! — послышалось со всех сторон. Первое занятие взялся провести Фридун. Он собирался осветить вопрос о взаимоотношениях рабочих и крестьян в революционном движении.

Затем перешли к вопросу о распространении брошюры. В Тегеране это дело было поручено Ризе Гахрамани, Керимхану Азади и Хавер. В Мазандеране эту работу должен был провести Серхан, водивший туда поезда. Когда речь зашла о Курдистане, Курд Ахмед сказал:

— Мой хозяин посылает меня в Курдистан. Я возьму с собою сто экземпляров.

Распространение брошюры в Тебризе и других районах Азербайджана Фридун хотел взять на себя, но это предложение не нашло сторонников. Первой возразила против него Ферида.

— Брату Фридуну ехать в Азербайджан опасно, к тому же сейчас он здесь нужнее. Если согласитесь, в Азербайджан поеду я, — неожиданно закончила она.

Все с удивлением повернулись к женщине.

— А ты не боишься? — спросил Фридун.

— Чего мне бояться? — смело ответила Ферида. — Я так провезу, что ни один шпик не пронюхает!

Заметив колебание товарищей, в разговор вмешалась мать:

— А вы не сомневайтесь! Это не женщина, а богатырь. Не сомневайтесь!

Вопрос был решен единогласно. Курд Ахмед научил Фериду, как найти в Тебризе Азер-оглы.

Поздно ночью они поодиночке разошлись по домам. Оставшись наедине с Феридой, Серхан привлек ее к себе.

— Береги себя, Ферида! — сказал он дрогнувшим голосом. Ферида молча, с любовью, прижалась к мужу.

— Теперь уж я ничего не боюсь, Серхан, милый. Клянусь тебе, что я никогда не сверну с нашего пути!.. Не сверну даже под угрозой смерти!..

Ее волнение передалось Серхану.

Он понимал, что Ферида произнесла свою клятву неспроста: она догадывается о страданиях, которые могут встретиться ей на этом поприще, и клятвой хочет укрепить свою волю. Он только собрался ответить ей, как его перебила мать, которая сидела у порога и слышала их разговор:

— Да настанет светлый день и для вас, мои дети!..

После этих проникновенных, прозвучавших, как молитва, слов матери Серхан ничего не сказал, только прижал голову Фериды к груди.

Фридун избегал общества Гурбана Маранди, при случайных же встречах во дворе или в коридорах университета перекидывался с ним лишь незначительными фразами.

Сторонился студентов и сам Гурбан Маранди. Он чувствовал, что за ним установлен полицейский надзор, но ходил по университету с высоко поднятой головой.

Сегодня Фридун пришел в университет задумчивый и расстроенный. Напрасно он старался сосредоточиться на своих учебных занятиях.

Выйдя во время перерыва из аудитории, он заметил у окна группу студентов третьего курса. Среди них был и тот плотный, низкорослый студент, у которого не так давно вышел спор с Гурбаном Маранди.

Гурбан Маранди, который стоял вблизи, поздоровавшись с Фридуном, произнес по-азербайджански двустишие:

К чему желать, чтоб виночерпий подал тебе вина,Коль солнце поднесло, сияя, чашу свою сполна?

Низенький и плотный студент поспешил к Маранди.

— Здесь Иран, сударь, и язык у нас персидский, а не азербайджанский!

— Знаю, — слегка смутившись, ответил Гурбан Маранди. — Но это двустишие принадлежит Саибу Тебризи и напечатано в книге "Поэты Азербайджана"!

— Учить меня не надо. Я считаю это изменой и преступлением.

Гурбан Маранди при этих словах вспыхнул:

— Измена родине к лицу негодяям! Вы лучше подумайте о себе!

И, все больше горячась, Гурбан Маранди наговорил своему противнику немало оскорбительных слов, не замечая, что к ним подошел декан литературного факультета.

Декан строго подтвердил, что говорить по-азербайджански или читать стихи на этом языке равносильно измене родины.