Наступление

Рядом с ним сидел человек постарше, лет сорока, худой, даже тощий — но на вид крепкий как стальная проволока, да не простая, а сделанная из спецстали с легирующими добавками. Это и был тот самый зам нач… хомут[161], жертва системы, честный и злой ментяра, на которого в прошлом месяце возбудили уголовное дело. За укрытые, конечно, за укрытые — а за что же еще. Когда требуют раскрываемость девяносто процентов, а долдон — начальник РОВД берет на себя социалистическое обязательство сделать сто два процента — это как? А вот так — за счет раскрытий прошлых лет. Как хочешь, так и работай. Безумный молох перемалывал не только тех, кого ему скармливали как ритуальную жертву, когда приезжала проверка и требовала крови — он перемалывал милицию в целом. Потому что милиционер липующий[162], отказывающий под незаконными предлогами в принятии заявления, переписывающий книгу учета заявлений разными ручками перед проверкой — это уже не милиционер. Милиционер, нарушивший закон в этом потом нарушит его и второй раз, и третий и уже не только в этом. Затурканный, не слышавший ни слова благодарности, находящийся под постоянным прицелом «брошенных на усиление» сотрудников КГБ, под прицелом инспекции по личному составу, десять литров бензина на машину в сутки и один фотоаппарат на все РОВД, часто бесквартирный… ну и что вы от него хотите? Девяноста процентов раскрываемости? А еще ничего не хотите?

А этот зам нач — проблема была в том, что он честным был. Начальству неугоден, потому что правду-матку в глаза рубит, хамит, можно сказать — потому что последние пять-десять лет в министерстве сказать правду — это было что-то вроде одной из форм изощренного хамства. Вдобавок еще делал то, что делали все честные менты — пытался помочь потерпевшим, официально не принимая заявлений. На этом — и попался. Просто кагэбешнику, пришедшему на усиление и попавшему в инспекцию по личному составу надо было делать план… он его и делал.

Третьим — на заднем сидении сидел дядёк лет пятидесяти… на самом деле они были ровесниками с замначем, но тюрьма здоровья не добавляет. Кожа на лице имела едва уловимый сероватый оттенок, какой приобретают все отсидевшие, одет он был не так как менты — скорее в гражданское. Но это — скорее подтверждало его класс как оперативника — иного мента как не одень, а все равно мент — а этот нет. По виду — кряжистый, хмурый работяга, мастер с какого-нибудь завода. Тринадцатая зарплата, цех, держащийся на нем на одном и все такое.

Пока сидели — надо было обождать, объект только что вошел в здание, брать с ходу было глупо, пусть потрахается человек, потом долго не придется. Заодно — и морально-бытовое разложение приписать можно будет. Трое ментов, двое старых и молодой — сидели в машине, смотрели на громаду дома, на горящие окна — собственная квартира была только у одного из них. Разговаривали…

— И все-таки… Михалыч… поверить не могу, что тебя освободили — сказал замнач, доставая из кармана пачку болгарского Опала[163]

 — будешь?

Сидевший на заднем сидении мужик принял сигарету, щелкнул самодельной, выработанной в промзоне одного из учреждений зажигалкой.

— Да я и сам не поверил. Пока билет в зубы не сунули да узел с одеждой. Мол, иди, Виталий Михайлович, служи дальше.

— Извинились хоть?

— Извинились… Как восстанавливаться пришел — ах сам Виталий Михайлович соизволил. С..а. А так…

— А как оно было то…

— Как-как. Пришел этап, сказали — Горбач гикнулся и много кто с ним. Яковлев — враг народа. Шеварднадзе — тоже враг народа. Мы и чухнуть то не успели — комиссия приезжает из Москвы. Вызывают — поодиночке. Там — хозяин, кум и мент[164]

 с Москвы, Гуров. Слышал?

— Слыхал… Его скинули.

— Скинули… Такого… видать, не скинешь — сам скинет — кого хочешь.

29 ноября 1987 года. Нижний Тагил. Учреждение ИК18/1. «Ментовская зона»…

На зоне, предназначенной для исправления сотрудников правоохранительных органов, исправляли тем, что изготавливали мебель. Кстати — не такую уж и плохую мебель, на промзоне было довольно приличное оборудование, край лесной — в общем, эту мебель даже в здании Министерства найти можно. Сидят на ней… хотя нет, это слово от греха нужно забыть, не произносить. Как те два зэка: слыш, а чо такое теория относительности. Ну, это… вот смотри, братан, ты щас чо делаешь? Как чо — по камере хожу. Не… Это тебе так кажется — а на самом деле ты сидишь. Все относительно. На Руси от сумы и от тюрьмы не зарекайся…