Наталена

– Ой, – махнула Наталья рукой, – честно говоря, ты редко, когда оставляла меня в покое. Вот какая зуда сейчас, такая зуда и тогда была!

Мать поспешила на кухню, потому что знала: из дочки сейчас посыпятся вопросики… А до восьмого класса еще очень далеко.

Маша оттопыривала верхнюю губу козырьком и вдумчиво ковырялась в носу. Ей было многое непонятно. Она, конечно, не дура уже, и понимала, как рождаются младенцы. "В мире животных" сто раз это показывали. И особенно жалко было несчастных жирафят, которые падали с огромной высоты. Интересовало ее другое: чем дети питаются там, в теплом материнском животе? Кто их кормит? Там ведь и в помине нет тети Светы в белом поварском колпаке. И как они сосут молоко? Или они что, вообще ничего не едят? Бедные дети всей земли. Как же это их угораздило…

А еще у Маши недавно зародилась идея-фикс: найти фотографию геройского папы. Все вокруг говорили, что она – вылитый отец. И мама – тоже часто, оглаживая теплыми, сильными ладонями худенькое личико дочки, это говорила. И противная бабка, когда злилась, это говорила.

Значит, папа Машин был так себе дяденька: с щелью между зубов, носиком валенком и малюсенькими глазками. Маша злилась на мать. Что за женщина! Не могла себе чего-нибудь покрасивше выбрать! А теперь все – кирдык! Ходи на старости лет и любуйся такой бракованной дочерью. Маша пыталась залепить ненавистную щель газетной бумагой и долго кривлялась перед зеркалом, воображая себя Софией Ротару.

– Черво-о-ну руту не шукай вечерами-и-и, – пела она. Бумажка предательски слетала с зубов, и Маша становилась похожей на Аллу Пугачеву.

Она ревела от досады. Алла Пугачева Маше категорически не нравилась.

Глава 2. Алина

Алина росла послушной, тихой девочкой. Во-первых, в их квартире шуметь запрещено. Мама страдала мигренями, и любой шорох ей доставлял невыносимые мучения. Она тогда закрывалась в спальне и подолгу не выходила оттуда. Аля давно уже привыкла управляться самостоятельно.

Она умела варить суп из пакетиков и жарить яичницу с колбасой. Или – без колбасы, как повезет. Над ней никто не нависал, когда нужно было сделать уроки. И еще Аля сама стирала свои трусики, колготки и маечки. В кошельке у Али водились деньги, на которые она могла позволить себе сходить в кино, в кафе, в столовую, в магазин канцелярских товаров или «Детский мир». Отец заботился о содержимом маленького кошелечка и никогда не забывал пополнить его.

Иногда мама выздоравливала. Она снимала с себя китайский халат, наряжалась в красивое платье и выходила «в свет». В квартире появлялись разные гости, звенели бокалы и произносились разные тосты. Мама восседала на диване и держала длинными пальчиками мундштук: не для того, чтобы курить. Просто она считала, что мундштук – это изящно. Алина мама обожала все красивое, изящное, изысканное. И сама она была похожа на хрупкую китайскую вазу, наполненную розами на высоких стеблях: изящная, красивая… дорогая.

Отец днями и ночами пропадал на работе. Алина мама очень гордилась тем, что «сама сделала себе мужа из ничего». Она так и говорила своим гостям:

– Если бы не я, то Валерий так бы и сидел в каком-нибудь зачуханном НИИ, а теперь он – начальник базы! Ой, если бы вы только знали, чего мне это стоило. Сколько я просила, сколько потратила нервов на то, чтобы мы жили по-человечески!

Гости согласно кивали головами. Обстановка новой кооперативной квартиры говорила сама за себя. Престижный район с видом на набережную, зеркала, хрусталь, модная стенка и кухня, буквально напичканная заграничной техникой. Мало, кто мог похвастаться таким богатством! В баре (господи, многие и слова такого не знали) хранились марочные вина и коньяки, а на столе красовались тарелочки с тонко нарезанным пармезаном и финским, сухим как палка, сервелатом. К винам полагался виноград, который свисал живописными гроздьями с вычурной фруктовой вазы. В этом доме даже еда была частью эстетического культа, поэтому тушеной картохи и пирогов с капустой здесь никто и никогда не предлагал.

Алю «подавали» к столу, как дополнение к культурному досугу. Она в чудесном бархатном платье, с тугими светлыми кудряшками, которые так шли к фарфоровому личик и синим глазкам, вежливо здоровалась с публикой и усаживалась к пианино. Несколько бойких полек и грустных элегий приводили гостей в восторг и умиление.

– Какая хорошенькая девочка! Прелесть просто, – взвизгивала одна из пожилых дам и старалась чмокнуть Алю в лоб.