НАТАН. Расследование в шести картинах

Однажды мне довелось поговорить по душам с целым кабинетом министров. Кроме весьма тревожного открытия — души ни у одного министра не оказалось — был я поражен вот чем…

Мы встретились с этими министрами в подземной кремлевской бане. Она находится прямо под Царь-пушкой, а дуло пушки — вы наверняка не знали этого? — используется как труба для вывода из бани подпорченного воздуха.

Выпив пива и закусив раками, мы разговорились о нашей любимой родине, о нашей России. Вернее, разговорился только я: как наивный юноша, неутомимо вопрошал я мудрых государственных мужей о самом трепетном, о самом главном.

Сначала я обратился к министру обороны (дождавшись, когда он дожует неправдоподобно крупного рака): «Никак не могу понять: воюет наша страна или живет мирной жизнью?» Потупив взор, он сообщил, что это военная тайна, и завернулся в простыню с головой. Министра по делам религий я спросил: «Религиозная наша страна или светская?» Глотнув пива, он заявил с неприличным бульканьем: «Данный вопрос мы считаем взрывоопасным, поскольку однозначный ответ на него приведет к волнениям. Посему нам рекомендовано от разговора уклоняться».

Сказав это, он поступил так же, как министр обороны: завернулся в простыню и прилег рядом с коллегой. Так и лежали они, дыша сквозь белую ткань полезным травяным паром. Они были подобны чудовищным куколкам, и я с ужасом представлял, какие «бабочки» могут вылупиться из этих монстров.

Далее у меня случился провал в памяти — быть может, меня попытались оглушить, так досадил я министрам своими восклицаниями. Помню, что, едва очнувшись, я принялся бегать за членами кабинета от бассейна к сауне, от сауны к столу и снова к бассейну, терзая их вопросами: «Куда мы идем? Каков наш план? Какой проект будущего мы воплощаем?» Но я видел лишь ускользающие голые министерские зады и сверкающие пятки. Наконец мне удалось настичь одного из них, самого неуклюжего — министра труда. Прижав его к стене, покрытой испариной, я задал ему вопрос о будущем, который так волновал меня. Министр труда хрипло прошептал: «Указом пятилетней давности нам об этом даже думать запрещено». «Само понятие изъято из документооборота», — подтвердил министр юстиции, высунув голову из парной. И добавил: «Твой брат вообще-то был одним из инициаторов законопроекта „О запрете будущего“». Сказав это, министр юстиции плотно закрыл дверь в парилку. Я устремился к двери и попытался ее распахнуть, но министр юстиции крепко держал ее изнутри. А я вопил сквозь клочья вырывающегося пара: «Европейская мы страна?» — «Боже упаси!» — отвечал министр юстиции, пытаясь от меня избавиться; когда мне удавалось приоткрыть дверь, он отпихивал меня волосатой ногой. «Азиатская?!» — продолжал я атаку, невзирая на удары. «Упаси Боже!» — раскатисто гаркнул министр труда, плюхнулся в бассейн, ушел под воду и больше не появлялся.

— Мы Восток или Запад, в конце-то концов?! — вопил я в одиноком банном отчаянии. — Отвечайте! Хоть кто-нибудь! Умоляю!

Суровое молчание было мне ответом.

Никто ничего не знал.

Такой же пронзительной тишиной ответил мне министр по делам национальностей, когда я обнаружил его у вышки для ныряния. Вытащив недоеденного рака из его плотоядного рта, я спросил с последней прямотой: «Есть ли в России титульная нация?» Он так смутился, словно никогда не задумывался об этом. Насупившись, он упрямо потянулся к раку, но я не позволил. Более того: я бросил на каменный пол рака министра и наступил на него. Под треск хитинового покрова я продолжил поиск истины:

— Но мы же как-то налаживаем баланс интересов между русскими и другими народами? Как мы относимся к национальным языкам и культурам? Мы их развиваем? Или подавляем? Или же, — тут я, каюсь, неожиданно для себя подмигнул министру по делам национальностей, — подавляем, развивая, и развиваем, подавляя? Что-то такое, да?

— Слово «русские» не очень принято в официальном употреблении… — прошипел министр и потребовал: — Верни мне рака немедленно!

Я убрал с министерского корма пятку, только сейчас почувствовав, как она болит. Министр по делам национальностей с грустью оглядел раздавленное мной членистоногое. Бог весть, какие ассоциации пронеслись в его чиновничьей голове, но он, по примеру своих коллег закутываясь в простыню, заявил: «Тебя скоро арестуют. Много на себя берешь».

Я выпростал его голову из простыни.

— Ты что, националист? — спросил он, нехотя продолжая диалог.

— Кто может заподозрить Натана в русском национализме? — ответил я вопросом на вопрос. — Я просто опасаюсь: не поспособствует ли такая недальновидная, а проще говоря, слепая политика, развалу России?

Признаюсь, я думал, что меня побьют. Но министры дружно расхохотались. Хохот раздался из парилки, из уборной, даже из бассейна: сначала на воде образовались пузыри, а потом на поверхность вынырнул их предводитель — хохочущий министр труда. Гогот раздался даже откуда-то сверху — как выяснилось впоследствии, из Царь-Пушки (оказывается, в ней гнездился пост охраны).