НАТАН. Расследование в шести картинах

— Мгновения, которые ускользают от меня, от вас, от всех нас? А! — хлопнул себя по лбу лапкой Тугрик. — Гармонию! Это ж был мой первый тост на кухне!

Натан прекратил очищение мундира и приблизился к еноту. Озаренный исходящей от Эйпельбаума истиной, енот пролепетал:

— Мы — клавиши, к которым прикасаются пальцы Бога! Какую мелодию он сможет извлечь из нас, исковерканных?! Мы поможем Ему! Да? Мы починим клавиши! Верно?

Натан на шаг отошел от Тугрика, критически оглядел его (тот испуганно приосанился, что, надо сказать, далось ему непросто), и произнес с отеческим осуждением:

— Ты слишком велеречив для солдата. Приучайся к ответам точным и кратким. Приучай свою душу к определенности — военная форма в этом тебе поможет. Не чувствуешь?

Тугрик так и не понял, угадал ли он тайный мотив Натана. А Эйпельбаум обретал все большую суровость; он молча приложил руку к фуражке, и Тугрик сделал то же самое.

Так и стояли они, отдавая честь друг другу, и енот чувствовал: на скромной кухне вершится история.

«Люстра прозрения» закачалась, приветствуя милитаристский период в жизни Натана и енота.

Примечание редакции: Честь была отдана енотом с такой страстью, что он оцарапал себе левый висок. Ведь Тугрик был левшой.

P.S. Это была первая боевая рана енота.

Документируем, описываем, опечатываем

Никто, кроме Тугрика, и ухом не повел, когда Натан вышел на улицу, нашептывая «ать-два…», и властной генеральской походкой направился к марширующему по тротуару взводу солдат.

— Куда следуем, капитан? — хмуро, но по-отечески осведомился Натан у молодого военного, возглавлявшего взвод.

— Здравия желаю, товарищ генерал! — вытянулся тот по струнке и вдруг заулыбался неофициально и задушевно: он узнал Натана.

— Что так смотрите, капитан? — вынырнул из-за генеральской спины адъютант Турик и надменно поинтересовался. — Изумлены?

Капитан быстро оценил обстановку и отрапортовал:

— Никак нет! Рад! Только что видел вас на ютьюбе: мне бойцы предъявили запись! — он указал на солдат, которые глядели на Эйпельбаума уважительно и с опаской.

— Так куда маршируем, капитан? — повторил енот вопрос Натана.

— На обед! — гаркнул тот; Тугрик, стоявший у левой ноги генерала, поморщился и потер ушки. — С учений в часть! — и капитан выпятил грудь таким колесом, что его, при желании, можно было вставить в телегу.

Тугрику показалось, что во всех словах и жестах капитана сквозит усмешка: он будто играл в солдафона, готового на все услуги, жаждущего погибнуть за веру, царя, отечество, а теперь — и за генерала Эйпельбаума.

— А символически? — не унимался Тугрик. — Куда марширует ваш взвод? Куда маршируем мы все — с песней, бодро, в ногу?

Капитан посмотрел на Эйпельбаума чистым голубым взглядом и столь же незамутненно оглядел енота.

— В бездну, капитан. В бездну, — опустил головку енот.

Проникнувшись скорбью Тугрика, молодой военный взял под козырек. Натан указал еноту место за своей спиной. Тугрик сердито заурчал, но повиновался.

— Пришли великие и тяжкие времена, — Натан смотрел в упор на капитана. — Вы мне понадобитесь уже сегодня. Будьте готовы.

Капитан вытянулся по струнке: он ждал, он даже жаждал приказа.

— Все данные: место вашей дислокации, способ экстренной связи — оставьте моему адъютанту, — енот, ликуя, выскочил из-за спины Эйпельбаума, занес все требуемое в блокнот и попросил офицера поставить в конце странички подпись. — Время такое, — поощрял енот капитана. — Опереться не на кого, люди как топь. Потому мы все документируем, описываем и по возможности опечатываем.

Невдалеке щебетала, фотографировала и записывала видео стайка невесть откуда взявшихся журналистов.

Солдаты отдали честь Натану, он ответил им как подобает генералу.

С тревогой шептал Эйпельбаум, глядя на марширующих юнцов: «Сынки… Сынки…» Тугрик, смахивая невольную слезу, бормотал, указывая журналистам на Эйпельбаума: «Отец солдатам…»

Натан и енот зашли в супермаркет: генерал был встречен овациями и криками «ура». «Наши подписчики вездесущи!» — шепнул енот Натану, и, взгромоздившись на холодильник с мороженой рыбой, приветственно замахал блокнотом ликующему магазинному люду и под аплодисменты объявил всеобщую мобилизацию.

Журналисты усердно документировали встречу генерала и енота с народом.