НАТАН. Расследование в шести картинах

Примечание редакции: Историк журналистки уверяет, что «причиной столь яркого публичного военно-патриотического поведения Натана и енота стало внезапное появление журналистов на тротуаре». Мол, не стал бы Эйпельбаум нашептывать про «сынков», а енот бы не начал бормотать о «солдатском отце», если бы их не фиксировали камеры и фотоаппараты. Психолог же полагает, что в данном случае фальшь и искренность, их взаимопроникновение и взаимовлияние требуют отдельного и тщательного анализа: «Тут искренность фальшива, а фальшь искренна, тут без сеансов не разберешься. Но как призвать покойных к диалогу?» Мы согласились, что это невозможно, и только отец Паисий, желая то ли подбодрить, то ли поддразнить психолога, пробормотал: «Может еще и придут они к вам на сеанс, не отчаивайтесь. Главное — верить».

Слово христианина в защиту войны

В грозный и тихий предвоенный вечер Натан вышел в прямой эфир на своем ютьюб-канале. Теперь за Эйпельбаумом наблюдали, теперь его обожали, теперь от него ждали великих слов и дел двадцать четыре миллиона подписчиков: утренние заявления и фотографии не остались без грандиозных последствий.

Енот создал мощный видеоэффект: над головой Эйпельбаума сияла — то тревожно-красным, то умиротворяюще-зеленым — изогнутая полумесяцем строка: «Слово христианина в защиту войны».

Натан отнесся к видеоэффекту критически. Тугрик свою идею без труда отстоял:

— Так надежнее, Натан Аронович, поверьте.

Эйпельбаум дал сигнал к началу эфира. Енот, благоговея, приступил к трансляции.

— Есть ли в нашем народе что-то более выстраданное, политое большей кровью, чем ненависть к войне? — спросил генерал Эйпельбаум. — Мне горько от того, что именно эта ненависть заставляет нас начать войну. Ради мира, ради счастья и справедливости мы должны войну не начать (о, если бы!), мы вынуждены простыми и внятными военными средствами обозначить то, что уже давно происходит. Это уже случилось в пространстве идей, символов и эмоций. Оружие наивно, оно честно и искренно, и потому только оно может помочь установить порядок в мире хаоса и лицемерия.

— Только оно?! — не спросил, а трагически воскликнул Тугрик.

— Только. Многие помнят, — продолжил генерал, — как я, в свою бытность Натаном Самоварцем, предавал анафеме глобализм и пацифизм. Но проклинать и сокрушаться больше нет смысла: нашему горю не помочь словами и слезами. Само время требует от нас военной операции — полномасштабной, игнорирующей вопли международного сообщества. Мы должны нарушить границы для того, чтобы восстановить их. Мы вынуждены начать войну во имя мира.

— Неужели… — заламывал лапки енот, — неужели без войны не обойтись?

— Я жду ее. И требую героев, — Натан снял фуражку и положил перед собой: на ней сияли звезда и крест. — Момент мирного решения упущен навсегда. Кто этого не понимает — военный преступник.

Тугрик в отчаянии закрыл ушки лапками. Натан настойчиво, но мягко отодвинул лапки от ушей енота:

— Клянусь тебе и нации: я не оставлю нашу армию, пока мы не одержим победу.

— Над кем? — тихо спросил Тугрик, но было очевидно, что он знает, трагически знает ответ.

— Над всеми, кто не дает нам жить своим умом и духом. А это десятки государств, мой Тугрик, — с мрачной твердостью заявил Натан, и количество зрителей подскочило на восемнадцать тысяч.

— Я с вами, мой генерал, — подрагивающей лапкой енот отдал честь Эйпельбауму, и сотни комментариев, одобряющих решение Тугрика, обрушились на канал Натана.