Наташа и Марсель

И снова помчалась «Волга» навстречу солнцу, и несколько минут все еще виделись над облаками четыре граненых штыка, опоясанные венком из барельефов.

Высоко над лесным партизанским краем вознесся курган Славы, и дано ему увидеть, как отдадут человеку зерно скошенные хлеба, станут алой — калина, золотыми — березы в лесу и придорожные тополя. Упадут на землю налитая антоновка и блестящий коричневый каштан. Упадут снега. Не успеешь оглянуться — еще год прошел: за повседневными заботами время проносится быстро.

Стремительно мчалось время и в тот августовский понедельник…

* * *

Пока ехали от кургана Славы до Юрьева, Марсель несколько раз просил остановить машину, выходил на дорогу или деревенскую околицу, к чему-то присматривался, о чем-то думал. Положив букет полевых цветов на памятник у братской могилы в Юрьеве, после долгого молчания спросил:

— Можно, я приеду сюда один? Поговорю тут с ними?

— Приезжай.

Вместе с председателем местного колхоза «Парижская коммуна» осмотрели его хозяйство, а колхозному кузнецу, в прошлом связному партизанского отряда Владимиру Филипповичу Ляховичу, Марсель обрадовался, как брату:

— О-ла-ла, такой же богатырь! — ликовал Марсель. — Но куда подевались твои кудри? Может быть, это не ты? Ведь ты был под немецким арестом?

— Бежал, — улыбнулся Ляхович. — Да и ты, Марсель, с того свету возвернулся. — И ткнул желтым от махорки пальцем в стальной лист, врезанный в памятник у братской могилы.

— «Марсель Сози», — прочел Марсель и растерянно глянул на Командира.

— Не туды глядишь, — усмехнулся кузнец. — Ты на меня гляди, — и показал кулак размером с детскую головку. — Вот этой рукой, что ворога в рукопашной сразил, твою фамилию аккуратненько со стального листа уберу. А ты не удивляйся да не горюй: с того свету возвернулся — долго жить будешь.

«Волга» опять запылила по деревенским проселкам, увозя в багажнике домашнюю колбасу, корзину груш, мед в сотах и грибы — подарки гостеприимной жены колхозного кузнеца.

— Недалеко от кургана Славы колхоз называется имени Орджоникидзе, а в Юрьеве — «Парижская коммуна»? — спросил Марсель.

Демин кивнул.

— Но это совсем другие деревни, не те, которые я видел здесь в годы войны. А остальные?

— Такие же, — пожал плечами Демин.

— Но это значит, что построены совершенно новые деревни, в них создан новый быт…

— Правильно, — согласился Демин. — За то мы с тобой и воевали. Чему здесь удивляться?

Слева появились, а затем уплыли назад кресты и памятники деревенского погоста, за ним, окольцованные сосновым лесом, упруго качались на ветру волны золотой пшеницы.

— Варкино поле, — отрешенно сказал Командир.

Марсель тут же припомнил:

— О, Варка, чудесный голубоглазый ребенок! Ты ее любил, как свое родное дитя, и она отвечала тебе доверчивой привязанностью. Как сложилась судьба этой девочки, где она сейчас?

Демин кивнул назад:

— Там, на погосте. Со своей матерью. В этих местах погиб каждый третий житель…

— Несчастная мать девочки готовила для нас большие круглые буханки хлеба, его вкус и запах я ощущаю в памяти даже сегодня. Пойдем на кладбище, — предложил Марсель.

— Мне сегодня на заводе надо еще поработать, — голос Демина дрогнул, — а я после того, как побуду на Варкиной могиле, нормально работать не смогу. Другой раз Коля тебя с Генриеттой на погост завезет, положишь Варке, ее матери цветы и за меня. А я, как всегда, приеду к Варке на дожинки… {8}

С проселка «Волга» генерального директора выехала на Московское шоссе и устремилась к Жодину, где находился БелАЗ — Белорусский ордена Трудового Красного Знамени автомобильный завод.

Впереди на сосне мелькнула прилепленная ветром бумажка, а Марселю вдруг представилось, что отсвистела над головой очередь разрывных пуль и, как тогда, где-то в этих местах, такая же, похожая сосна немо и страшно брызнула белой щепой, будто взорвалась изнутри. И тут же невидимый удар отбросил навзничь бегущего рядом партизана: клок вырванной из его полушубка овчины набухал кровью, а Марсель что-то кричал по-французски упавшему, пока не понял, что он мертв.

Проваливаясь по сугробам, Марсель бросился догонять идущих в атаку товарищей, а ночью, после боя, ему снился тот кровавый клок овчины, застывший взгляд убитого, и он бежал от него по глубоким, выше пояса сугробам, барахтался в снегу и никуда от мертвого партизана убежать не мог. Марсель так и не узнал, как звали убитого, но много еще лет видел его в кошмарных снах, и начинались эти сны с того, как немо и страшно взрывался белой щепой ствол одинокой сосны…

«Волга», казалось, летела по асфальту Московского шоссе. Мелькнул дорожный указатель — Жодино.

Марсель глянул на обочину: эта городская окраина была хлебным полем. Вон там партизаны его отделения зимой долбили траншею в твердой, как гранит, морозной земле, нашли и вырубили кусок вражеского кабеля, нарушив прямую связь ставки Гитлера со штабом группы армий «Центр».

Николай Гринь плавно сбавил скорость, «Волга» свернула направо и покатилась по городской улице. Панорама большого завода вытеснила воспоминания.