Как-то я задержался на тренировке, и Юне Минхо пришлось подождать, пока переоденусь и уйду, чтобы закрыть гимнастический зал на ночь. Он уже был в черном драповом пальто, перехваченном шерстяным поясом, и на среднем пальце правой руки поблескивал золотой перстень с александритом с «розой ветров», пурпурным в тусклом свете последней непотушенной керосиновой лампы. У меня даже сердце ёкнуло, когда понял, что вижу. Значит, спасательный жилет намбандзина выпотрошил кто-то из японских слуг. Судя по тому, что сохранился только перстень, украденные сокровища счастья не принесли.
Справившись с волнением, я произнес:
— Какой красивый перстень. Продай мне его. Заплачу тысячу рублей.
— Он не продается. Это семейный… — Юна Минхо запнулся, подбирая нужное слово.
— Амулет? Реликвия? — подсказал я.
— Да, — подтвердил он. — Память о маме. Приносит удачу.
Может, раньше и приносил, но после встречи с тем, у кого был украден, обязан перестать работать.
Среди тех, кто приходил заниматься джиу-джитсу, было несколько армейских офицеров. Юна Минхо уделял им особое внимание, работал с каждым дольше, чем со штатскими и даже двумя офицерами полиции. Кроме поручика (старшего лейтенанта) Суконкина, появившегося в группе с неделю назад. Мне он тоже показался странным, потому что джиу-джитсу интересовался постольку-поскольку и при этом набивался в друзья к тренеру.
По окончанию следующей тренировки я вышел из зала вслед за ним и предложил:
— Не хотите пропустить по рюмочке или бокалу пива? Я угощаю.
Поручик Суконкин посмотрел на меня снисходительно и произнес с как бы шутливой надменностью:
— Я и сам не бедствую.
— Знаю. В контрразведке должны быть хорошие оклады, — сказал я.
— С чего вы взяли, что я контрразведчик⁈ — почти искренне удивился он.
С того, что пехотный офицер, за которого он себя выдавал, счел бы такое предположение оскорбительным.
Вместо ответа я показал на свою пролетку:
— Давайте прокатимся в пивную Санценбахера. У него всегда свежее немецкое.
— Давайте, — как бы нехотя согласился поручик Суконкин.
Пивная была неподалеку. Зал узкий и длинный, с проходом посередине. Столы, накрытые почти чистыми коричневыми скатертями, и скамьи массивные, дубовые, слева от прохода на четверых, справа — на шестерых. Посетителей мало, подтянутся ближе к вечеру. Мы расположились за четырехместным вдали от остальных, повесив верхнюю одежду на деревянные колышки, приделанные к дубовым панелям, покрытым лаком.
— По пиву и брецелю, — заказал я подошедшему половому, русскому, хотя немцы предпочитают нанимать своих.
Брецель — это крендель, посыпанный крупной солью. Хорошо идет под пиво, и не сильно наедаешься. Мне еще ужинать со Стефани.
— Или хотите что-то посерьезнее? — обратился я к поручику Суконкину.
— Есть вайсвурст и братвурст, — подсказал половой.
Это колбаски: первые белые, отваренные, из телячьего фарша и немного сала, вторые коричневые, обжаренные, из свиного.
— Нет, спасибо! — отказался офицер, который казался расслабленным, но я, без сомнения, заинтриговал его.
Мы, как и по пути сюда, продолжили обмениваться мнениями по поводу военных новостей из Маньчжурии. Я делал вид, что не знаю, чем закончится эта война.
— Я слышал, вы раньше жили в Порт-Артуре? — закинул поручик Суконкин после того, как половой принес пиво в темно-коричневых керамических кружках емкостью в шоппен (кружка по-немецки, чуть менее полулитра) и брецели в широких керамических чашах с низкими бортиками.
— И еще бывал в Корее и Японии, поэтому могу отличить корейца от японца, — отхлебнув пенного горьковатого напитка, сообщил я.
— Хотите сказать, что Юна Минхо японец? — невозмутимо продолжил он, отломив кусочек брецеля и запив пивом.
— Вы и сами об этом догадываетесь, иначе бы не появились в гимнастическом зале, — сказал я.
Он хмыкнул, улыбнувшись, и похвалил снисходительно:
— А вы наблюдательны и умеете делать выводы!
— У меня по логике оценка «отлично», — шутливо молвил я.
— То, что он выдает себя за корейца, не является преступлением, Война, испугался. И джиу-джитсу, как я слышал, занимаются там не только военные, — поделился поручик Суконкин сомнениями.
— В Корее подобный вид единоборства называют тхэккен, но переименование можно списать на моду. Остается военная выправка, повышенное внимание к офицерам, кроме одного, которого раскусил, — продолжил я.
— Думаете, раскусил? — с ноткой обиды произнес он.
— И затаился, — дополнил я. — Советую вам прекратить занятия и снять слежку. Пусть решит, что прошел проверку удачно, расслабится.
— Наверное, любите читать авантюрные романы? — усмехнувшись, предположил поручик Суконкин.
Что есть, то есть. И прочитал их больше, чем написано на этот день. Жанр только входит в моду.