Национальность – одессит (СИ)

Предметы по технической химии преподавал заведующий кафедрой, а до зимних каникул был деканом физмата, но по выслуге лет стал заслуженным профессором и уступил место более молодому коллеге, действительный статский советник Петриев (Петриашвили) Василий Моисеевич, шестидесятилетний грузинско-русско-ашкеназский суржик, говоривший с акцентом, который можно было бы назвать грузинским, если бы не картавость, из-за чего казалось, что пародирует одновременно Сталина и Ленина. Был он среднего роста и сложения. Большая лысина спереди, а оставшиеся седые волосы подстрижены коротко. Под носом седые усы уголками вниз. Выражение лица умное и немного ироничное. Одевался в уже вышедшие из моды, черные, длинные сюртуки и брюки, цветные узкие галстуки и жилеты, предпочитая желтые, из-за чего напоминал мне логотип сотового оператора «Билайн» — не к ночи будет помянут! С утра заслуженный профессор выглядел идеально, но к полудню в одежду вносила правку научная рассеянность, начиная с белых пятен от мела рядом с правым карманом сюртука. На лекции приходил со свернутыми рулоном иллюстрациями, схемами, таблицами, которые самостоятельно развешивал на доске или стене рядом с ней. Выполнены они были разными цветами и явно профессиональным художником, а оплачены, скорее всего, профессором. Голос поставленный, речь живая. Изредка увлекался и воспламенялся ненадолго, начиная сильнее картавить. Главные его труды были о разных кислотах, но в последние годы занимался применением химии в виноградарстве и виноделии, то есть залез на соседний огород — агрономическую химию.

Попав впервые на его лекцию второго полугодия первого курса, я понял, что правильно выбрал кафедру. Теоретически я был подготовлен хорошо, кое в чем даже превосходил профессоров, что старался не демонстрировать слишком явно. Не помню, с какого класса начали преподавать химию в школе, но первую четверть я не понимал ее. Во второй въехал, что такое валентность — и всё встало на свои места. Учась заочно в высшей мореходке, самостоятельно сделал контрольные, придумав собственный символ, из-за чего меня в начале экзаменационной сессии пригласили на кафедру. Я думал, что обвинят в покупке контрольных, а такая услуга была широко распространена для заочников, и с порога заявил, что сделал сам.

— В этом никто не сомневается! — улыбаясь, сказал заведующий кафедрой химии, пожилой профессор, гроза заочников.

Некоторые курсанты сдавали ему экзамен за первый курс перед государственными, иначе не были бы допущены. Он, ничего не спрашивая, писал в зачетке «удовлетворительно» и выбрасывал ее в форточку с пятого этажа со словами: «Хоть какие-то усилия приложите для изучения химии!».

— Мне просто интересно, почему вы не использовали уже имеющийся символ? — продолжил он.

— Потому в учебнике «Общая химия», который мне выдали в библиотеке, его не было, — ответил я.

— Надо будет поговорить с библиотекарями, — сделал он вывод, но сразу махнул рукой: — Хотя остальным балбесам это ни к чему, а кто понимает, тот найдет выход!

Зато в советской школе практических занятий почти не было. Учителя не хотели рисковать своей карьерой, а то и свободой. Дети — они такие: мигом что-то взорвут или подожгут. О практическом применении этой науки тоже упоминалось вскользь.

На лекциях по технической химии все было наоборот. Теорию давали только для объяснения процессов. Остальное время уходило на изучения технологии производства, вплоть до чертежей промышленных установок и требований к ним. Не скажу, что я был полнейшим профаном по этим темам, потому что навидался многого, но на лекциях не скучал. В это время шли стачки, как сейчас называют забастовки, в том числе студентов университета, требующих перемен, как и положено людям с затянувшимся кризисом переходного возраста. Их называли политиками. Тех, кто продолжал учиться и считал, что университет — это храм науки, а не место для митингов, называли академистами. Первых было намного больше. По чисто случайному совпадению к таковым принадлежали учившиеся плохо, вечные студенты. Из-за этого на некоторые лекции набиралось всего несколько человек. Ректор университета даже издал во время каникул указ, что студентов четвертого и первого курсов, которые не будут посещать лекции, отчислит, а второго и третьего — оставит на второй год. К приказу отнеслись, как к тупой шутке. Во второй половине марта университет был временно закрыт указом министра просвещения из-за революционных волнений, но большая часть профессоров продолжала читать лекции, а меньшая часть студентов посещать их. Первым продолжали платить жалованье, и они считали не вправе брать деньги ни за что, а вторые заплатили деньги и захотели побыстрее закончить университет.