Национальность – одессит (СИ)

В первый вторник после Пасхи я приехал на тренировку в гимнастический зал, который тоже относился к увеселительным заведениям и неделю был закрыт. Входная дверь была взломана, а потом через рукоятки пропустили цепь и соединили концы ее висячим замком. Подумал, что обворовали, хотя ничего ценного там не было. К тому времени уже знал, что нет такой никчемной вещи, которую не утянут, если появится возможность. Сейчас много стрельбы по городу и ограблений. Недавно среди бела дня тряхнули два вагона пароконки. Может быть, по наводке, потому что один из пассажиров был бухгалтером багетной мастерской, вез в банк пятьсот рублей. То ли он, то ли его наниматель решил сэкономить на извозчике.

Я перешел к ближнему окну и, встав одной ногой на выступ в нижней части стены, заглянул. Спортивные снаряды были на месте. Зато дверь в тренерскую и кладовую нараспашку. Насколько я знаю, там тоже не было ничего ценного.

— Эй, ты куда лезешь⁈ — послушалось грозно за моей спиной.

Кричал невысокий толстоватый мужичок лет за пятьдесят, круглолицый и румянощекий, с редкими темно-русыми усами и бородой, одетый в ватную безрукавку поверх грязноватой белой рубахи навыпуск, серые штаны с пузырями на коленях и обутый в сапоги, давненько не чищенные.

— Хочу понять, что случилось, — ответил я. — Приехал на тренировку, а дверь на замке.

— Уже с неделю закрыто, меня наняли охранять! Съемщик оказался шпионом японским! — сообщил он радостно, будто сам разоблачил вражину. — Все эти черти нерусские одним миром мазаны! Из-за них мы и проигрываем в Маньчжурии!

Национализм — это последнее прибежище негодяев, которые не прошли дресс-код в патриоты.

— Надо же! — изобразил я удивление, после чего решил воспользоваться ситуацией: — Теперь тренироваться негде и инвентарь такой здесь не найдешь. Слушай, не отдашь мне пару приспособлений из зала? Заплачу три рубля.

— Могу, конечно, но смотря что. Вдруг оно стоит во много раз больше⁈ — начал мужичок торговаться.

Истинному националисту некогда зарабатывать деньги, но очень любит их.

— Все, что там есть, стоит червонец, а я возьму только мешок кожаный, доску и бревнышко, — урезонил его.

— Ладно, пойдем посмотрим, — согласился он.

— Павлин, иди сюда, поможешь ему, — позвал я извозчика.

Напару они сняли и отнесли в пролетку кожаную грушу и две деревянные макивары, ударную и для отработки блоков. Судя по выражению лица сторожа, он счел, что ободрал тупого богача.

— Зря вы доски покупали, — сказал Павлин, когда привезли добычу домой.

Вчера мы с ним купили четыре доски-дюймовки длиной два с половиной и шириной полметра. Я сказал ему, что нужны для изготовления макивары, а сам перенес их в катакомбы.

Вечером мы поехали в Русский театр, захватив Стефани. В нем гастролировала труппа из Санкт-Петербурга с пьесами английских драматургов: Уильяма Шекспира с его бурями в чайной ложке, Оскара Уайльда с его озлобленностью на гетеросексуалов, Бернарда Шоу с его стебом над зрителями. Попали на последнего. Пьеса называлась «Шоколадный солдатик», и я был уверен, что не видел ее. Билеты купил в первый ряд амфитеатра (одиннадцатый от сцены), потому что был выше последнего ряда партера, никто не закрывал сцену, и перед ним был проход, можно вытянуть ноги. Как только услышал, что служанку-болгарку зовут Лука, понял, что видел пьесу под другим названием «Оружие и мужчина». Английский драматург не знал, что у славян это имя мужское.

Во время первого антракта прогуливались по фойе. Стефани была в новом темно-синем костюме — коротком приталенном пиджаке поверх белой рубашки с бирюзовым шейным платком и длинной юбке. Она отъелась на отменных харчах, округлилась, потеряв девичью угловатость. В ней появилась уверенность в собственной красоте и, что важнее, сексуальный магнетизм вошедшей во вкус женщины. Увидев ее, кобели делали стойку и, если я оставлял одну ненадолго, подбегали, чтобы понюхать под хвостом, но запрыгнуть пока не получалось. Она поняла, что, кроме денег, есть еще что-то очень важное, что могут дать лишь немногие мужчины, и начала пытаться перепрограммировать наши отношения. Я не поощряю ее и не обламываю, а пунктуально откупаюсь деньгами. Из театра едем ужинать в ресторан «Пассажа», где прекрасно готовят жареных рябчиков и лосося с раковым соусом, а потом ко мне. Стефана сразу отправляется в ванную. Выходит с головой, обернутой маленьким полотенцем. Больше не надо прельщать меня красивыми волосами, а в меблированных комнатах помыть голову трудно, надо в баню идти. На ней не застегнутый халат с оранжевыми цветами на зеленом фоне поверх пеньюара телесного цвета с кружевами, которых уже два в моей квартире, второй черный. Ее вещей теперь больше, чем моих. И длинные волосы везде, несмотря на старания горничной. Когда я раздеваюсь, смотрит с таким видом, будто хочет спросить: «И что там у тебя сегодня?». Да то же, что и в предыдущие дни. Обмену не подлежит.