Навязчивость, паранойя и перверсия

Между тем это решение не стало твердым, или же его выполнение было отложено на слишком долгое время, ибо, когда 26 декабря он совершал свой молебен в соборе Св. Стефана, при виде добродетельной Девы, пришедшей с нарядно одетым господином, он не мог защититься от мысли, что он сам мог бы быть на месте этого господина. Это потребовало наказания, и уже тем же вечером оно постигло его как удар молнии; он увидел себя в ярком пламени и упал в обморок. Его попытались привести в чувство, но он перекатывался по комнате до тех пор, пока кровь не пошла изо рта и носа, ощущал, что он находится посреди зноя и смрада, и слышал, как голос ему говорил, что это состояние было ему послано в наказание за его негодные и никчемные мысли. Позже злые духи бичевали его веревками и пообещали, что будут так мучить его каждый день, пока он не решит вступить в орден отшельников. Эти переживания продолжались все время, пока он вел свои записи (до 13 января).

Мы видим, как у нашего бедного художника фантазии об искушении сменяются аскетическими фантазиями и, наконец, фантазиями о наказании; конец этой истории страданий мы уже знаем. В мае он отправляется в Мариацелль, там приводит историю о более раннем, написанном черными чернилами обязательстве, которому он, очевидно, приписывает то, что его по-прежнему мучает дьявол, получает обратно также и эту расписку и исцеляется.

Во время этого второго пребывания он рисует картины, которые скопированы в «Trophaeum», но затем делает нечто такое, что совпадает с требованием аскетической фазы его дневника. Он, правда, не отправляется в пустыню, чтобы стать отшельником, но вступает в орден милосердных братьев: religiosus factus est

[186]

.

Читая дневник, мы приходим к пониманию еще одной части общей взаимосвязи. Мы помним, что художник продал свою душу дьяволу, потому что, будучи расстроенным и неспособным работать после смерти отца, обеспокоился тем, что не сможет обеспечить свое существование. Эти моменты, депрессия, нежелание работать и печаль по отцу, каким-то образом – простым или более сложным – друг с другом связаны. Возможно, облики дьявола потому так обильно были оснащены грудями, что злой дух должен был стать его кормильцем. Надежда не оправдалась, ему и в дальнейшем было плохо, он не мог по-настоящему работать, или ему не везло и он не мог найти достаточно хорошей работы. В сопроводительном письме пастора о нем говорится как о «hunc miserum omni auxilio destitutum». Стало быть, он страдал не только морально, но и материально. В воспроизведение его более поздних видений [в его дневнике] вкраплены замечания, которые, подобно содержанию увиденных сцен, показывают, что также и после первого успешного изгнания беса в этом отношении ничего не изменилось. Мы знакомимся с человеком, который ничего не может добиться и которому поэтому отказано также в доверии. В первом видении кавалер спрашивает его, что, собственно, он собирается теперь делать, так как никто о нем не позаботится («раз я всеми покинут, что я намереваюсь делать»). Первый ряд видений в Вене полностью соответствует фантазиям-желаниям бедного, истосковавшегося по наслаждениям, отчаявшегося человека: великолепные залы, беззаботная жизнь, серебряная столовая посуда и красивые женщины; здесь наверстывается то, чего мы недосчитались в отношениях с дьяволом. Тогда существовала меланхолия, сделавшая его неспособным наслаждаться, велевшая отказаться от самых соблазнительных предложений. После изгнания беса меланхолия, похоже, преодолена, все страстные влечения мирского человека пробудились снова.