Навязчивость, паранойя и перверсия

«Я решил рассказать вам о том, что я считаю очень важным и что меня с самого начала мучает». Он очень подробно рассказывает мне историю болезни своего отца, который девять лет назад умер от эмфиземы. Однажды вечером, полагая, что его состояние критическое, он спросил врача, когда можно будет считать, что опасность миновала. Ответ гласил: «Послезавтра вечером». Ему не приходило в голову, что отец мог не дожить до этого срока. В полдвенадцатого ночи он на один час прилег, а когда в час ночи проснулся, узнал от приятеля, врача по профессии, что отец умер. Он упрекал себя за то, что не присутствовал при смерти отца, и эти упреки усилились, когда сиделка сообщила, что отец в последние дни однажды назвал его имя, а когда она к нему подошла, спросил: «Вы Пауль?» Ему казалось, что мать и сестры склонны точно так же себя упрекать, но они об этом не говорили. Тем не менее этот упрек вначале не был мучительным; долгое время он не сознавал факт его смерти; снова и снова с ним случалось так, что, когда он слышал хорошую остроту, он себе говорил: «Надо рассказать это отцу». Так же и его фантазия была занята отцом, поэтому часто, когда раздавался стук в дверь, он думал: «Сейчас войдет отец», а когда входил в комнату, ожидал застать в ней отца, и хотя он никогда не забывал про факт его смерти, ожидание такого явления призрака ничуть его не пугало, – наоборот, для него это было чем-то очень желанным. И только через полтора года пробудилось воспоминание о своем упущении, которое начало его беспрестанно мучить, и поэтому он стал относиться к себе как к преступнику. Поводом послужила смерть его неродной тети и его визит в наполненный скорбью дом. С тех пор он распространил свою систему мыслей на потусторонний мир. Ближайшим следствием этого пароксизма явилась серьезная потеря трудоспособности[19]

. Поскольку он рассказывает, что его поддерживали тогда только утешения друга, который всегда отметал эти упреки как непомерно преувеличенные, я пользуюсь этим поводом, чтобы впервые ознакомить его с предпосылками психоаналитической терапии. Если имеется мезальянс между содержанием представления и аффектом, то есть между величиной упрека и поводом для него, то дилетант сказал бы, что аффект чрезмерен для повода, то есть преувеличен, стало быть, выведенное из упрека заключение, что пациент – преступник, является ложным. Врач, напротив, скажет: «Нет, аффект оправдан, сознание вины нельзя дальше критиковать, но оно относится к другому содержанию, которое неизвестно

(бессознательно)

и которое сначала требуется отыскать. Известное содержание представления попало сюда лишь благодаря ошибочному соединению. Но мы не привыкли ощущать в себе сильные аффекты без содержания представления, а потому при отсутствии содержания в качестве суррогата принимаем какое-нибудь подходящее другое, как, скажем, наша полиция, которая, если не может поймать настоящего убийцу, арестовывает вместо него кого-нибудь невиновного. Фактом ошибочного соединения объясняется также бессилие логической работы в борьбе с мучительным представлением». В заключение я признаюсь, что из этого нового понимания прежде всего возникают непростые загадки, ибо как он должен обосновать свой упрек, что по отношению к отцу он преступник, если все-таки знает, что, в сущности, никогда чего-либо преступного против него не совершал.