Не буди дьявола

– Сказал, может быть, послезавтра.

Гурни настоял, чтобы в Баркхем-Делл они поехали на разных машинах. Тогда, случись что-нибудь непредвиденное, он сможет уехать и не ломать график встреч Ким.

Ким ехала быстрее, и еще до автострады они потеряли друг друга из виду. День был хороший – пока что единственный, сообразивший, какое время года вообще-то по календарю. Небо сияло голубым. По нему были широко разбросаны блестящие кучерявые облака. Вдоль дороги в тенистых уголках то тут, то там белели крохотные кустики подснежников. Когда, судя по времени до цели, оставалось еще полпути, Гурни заехал на заправку. Заправившись, зашел в местный магазинчик за кофе. Уже сидя в машине, открыв окна и прихлебывая “французскую обжарку”, он решил позвонить Хардвику и попросить еще о двух услугах. Гурни беспокоило, что рано или поздно за все эти услуги придется расплачиваться и счет будет весьма солидным. Но ему нужна была информация, а Хардвик – лучший ее источник. Он позвонил, отчасти надеясь, что попадет на автоответчик. Но услышал скрипучий, как наждачная бумага, саркастический голос:

– Дэйви, малыш! Ищейка ты наша, ловец мирового зла! Какого рожна тебе опять надо?

– Мне много чего надо.

– Да что ты говоришь! Какая неожиданность!

– Я буду перед тобой в долгу.

– Ты уже в долгу, спец.

– Это правда.

– Ну я просто напомнил. Вываливай.

– Во-первых, я хочу знать все, что только можно, про студента Сиракьюсского университета по имени Роберт Миз, известного еще как Роберт Монтегю. Во-вторых, я хочу знать все, что только можно, об Эмилио Коразоне, отце Ким Коразон, бывшем муже журналистки “Нью-Йорк сити” Конни Кларк. На этой неделе исполняется десять лет, как с ним потеряна всякая связь. Попытки родственников его разыскать окончились неудачей.

– Когда ты говоришь “знать все, что только можно”, ты имеешь…

– Я имею в виду все, что только можно нарыть за ближайшие два-три дня.

– И все?

– Ты это сделаешь?

– Просто не забывай, что ты в неоплатном долгу.

– Не забуду, Джек. Я правда очень… – начал Гурни и тут заметил, что звонок уже завершен.

Гурни продолжил путь, съехал с автострады, следуя указаниям навигатора, и проехал по нескольким второстепенным дорогам, сворачивая все дальше в глушь. Наконец он добрался до поворота на Фокследж-лейн. Там он увидел красную “миату” на обочине. Ким помахала ему, тронулась и медленно поехала впереди.

Ехать было недолго. Первый съезд, между солидными стенами сухой кладки, вел к некоему Уиттингемскому охотничьему клубу. Следующий, через несколько сотен ярдов, был без указателя, но именно туда Ким и повернула. Гурни последовал за ней.

Дом Эрика Стоуна стоял в четверти мили от поворота. Это был огромный особняк в колониальном стиле. Краска во многих местах начала облезать. Водосточные желоба явно стоило поправить и закрепить. Дорога местами вспучилась от морозов. На газонах и клумбах валялись ветки, прошлогодняя листва и прочий мусор, не убранный после зимы.

От подъездной дорожки к трехступенчатому крыльцу вела неровная кирпичная тропинка. И тропинка, и крыльцо тоже были усыпаны прелыми листьями и прутьями. Когда Гурни и Ким прошли на полпути к дому, дверь отворилась и на широкий порог вышел человек. Гурни подумал, что он похож на яйцо: узкоплечую пузатую фигуру от шеи до колен прикрывал чистейший белый фартук.

– Будьте осторожны. Прошу вас. Здесь сущие джунгли.

Эта театральная реплика сопровождалась улыбкой во весь рот и настороженным взглядом в сторону Гурни. Короткие, не по годам седые волосы хозяина были разделены аккуратным пробором. Розовое личико – гладко выбрито.

– Имбирное печенье! – радостно объявил он, посторонившись и пропуская гостей в дом.

Гурни вошел, и запах талька тут же сменился отчетливым пряно-сладким запахом единственного печенья, которое он на дух не переносил.

– Просто идите через весь коридор до конца. Кухня в этом доме – самый уютный уголок.

Помимо лестницы на второй этаж в традиционном широком холле посередине было несколько дверей. Однако пыль на дверных ручках говорила о том, что эти двери редко открывались.

Кухню в задней части дома можно было назвать уютной лишь в том смысле, что она была теплой и полной запахов. Огромная, с высоким потолком, она была оборудована дорогостоящей профессиональной техникой, которая десятилетие-другое назад водилась во всех богатых домах. Десятифутовая вытяжка над плитой напомнила Гурни жертвенный алтарь из “Индианы Джонса”.

– Моя мать была страстным поборником качества, – сказал яйцеподобный человек. Затем добавил, как ни поразительно, вторя мыслям Гурни: – Она служила жрицей у алтаря совершенства.

– Как давно вы здесь живете? – спросила Ким.

Вместо ответа хозяин повернулся к Гурни.

– Я, конечно же, знаю, кто вы такой, и подозреваю, что вы знаете, кто такой я. Но все равно, по-моему, нам стоит представиться.

– Какая я глупая! – сказала Ким. – Простите, пожалуйста. Дэйв Гурни, Эрик Стоун.

– Рад знакомству, – Стоун протянул руку и расплылся в радушной улыбке. Зубы, большие и ровные, были у него почти такими же белыми, как фартук. – Ваша впечатляющая репутация бежит впереди вас.