Не люблю розы…

Мы вошли в огромный зал, где по обе стороны располагались скамьи, на которых сидели люди. Как только послышались наши шаги, все разом обернулись. Мы шли с Дэвидом по проходу, и я почти физически ощущала на себе все эти взгляды, прикованные ко мне. Я слышала, как все начали перешептываться. Их шёпот соединился в единое целое и напоминал змеиное шипение. Будто одна огромная змея постоянно произносит мое имя «С-с-о-ф- ф-ф-и-я». В висках запульсировало, и я со всей силы сжала руку Дэвида, ногтями впившись в нее. Он легонько накрыл мои руки свободной рукой, и я повернула голову в его сторону. Он смотрел прямо перед собой. Его уверенный профиль успокоил меня, и я ослабила хватку. Волнение понемногу стало покидать меня. В конце прохода я увидела гроб, возвышающийся на стойке, который сплошным покрывалом украшали белые розы с огромными бутонами. Тут из первого ряда поднялся мужчина и сделал шаг нам навстречу. Мы подошли к нему.

– Патрик. – произнес Дэвид, пожимая ему рук.

– Спасибо Дэв. – ответил мужчина и повернулся ко мне. Он изменился с нашей последней встречи. Когда-то черные волосы покрыла седина. Его яркие черты лица со временем стерлись и стали менее выразительными, приобретя некую непосредственность во внешности. Но былая красота все еще присутствовала в нем, не зря мама когда-то потеряла от него голову. Он посмотрел на меня немного припухшими от слез глазами. Когда-то я едва доставала ему до пояса. Сейчас же мы были практически одного роста.

– Моя дорогая, София. – отец расправил руки для объятий. Я сдержанно прильнула к нему. И в один миг я поняла, как же мне не хватало его все эти годы. «Папа, папочка…» повторяла я про себя, но не могла себе позволить произнести это вслух. Я прижалась к его груди и по щекам полились тихие безмолвные слезы. Папа крепче обнял меня, и меня словно отбросило на семнадцать лет назад. Мне снова девять. Я упала и ушибла колено. Папа успокаивал меня, заключив в свои объятия. Именно тогда мы обнимались с ним в последний раз.

Наше воссоединение прервал раздавшийся цокот каблуков, эхом разносившийся от мраморного пола по всему залу. Вдобавок к этим звукам присоединились всхлипы и подвывания. Все снова обернулись к входу, и я в том числе. К нам отчетливым шагом направлялась невысокая женщина на огромных каблуках, прибавлявших к ее росту сантиметров двадцать. Бедра женщины обтягивала юбка-карандаш, которыми она виляла из стороны в сторону. Сверху был жакет Аля Коко Шанель. Голову же покрывал черный шелковый платок, из-под которого выбивались пряди блондинистых волос. Женщина подошла к нам, и, не снимая черных очков и перчаток, артистично бросилась в руки моему отцу.

– О, Патрик. Наша бедная-бедная Анна.– с надрывом произнесла она. Говорила она по-английски, но с какими-то французскими нотками.

Я сделала шаг в сторону, дабы меня не снес этот танк наигранной скорби и печали.

Все вокруг закивали. Женщины тут же поднесли свои гипюровые белоснежные платки к уголкам глаз, промакивая их. Неужели их так растрогал этот спектакль. И что это вообще за актриса? Я снова повернулась к отцу. Он обнимал эту женщину, еле сдерживая подступившие к глазам слезы. Увидев мой недоумевающий взгляд, он тут же отстранился от женщины, разворачивая ее ко мне.

– Патрисия, дорогая, познакомься, это моя дочь, София.

Я сразу вспомнила лицо мамы, изображавшее «эту недофранцуженку», как она всегда называла ее. «Здгхаствуйте, пожялуйста…Сет хоме теперь мой мьюююж.».

Она посмотрела на меня, немного отодвинув очки с глаз. И снова натянув их обратно, протянула мне правую руку, обтянутую черной перчаткой из крокодильей кожи. На указательном пальце, прямо поверх бедного крокодила, который доживает свой век в виде перчаток, красовалось кольцо с огромным камнем, который, если случайно отразит солнечный свет, может не хило ослепить.

– София, наконец-то мы встретились, дорогая, я так рада с тобой познакомиться. – все с тем же акцентом произнесла Патрисия, целуя воздух в районе моих щек.

– А я-то как рада. Мама мне столько о вас рассказывала. – радостно сообщила я ей, целуя воздух, подражая ей.

– Надеюсь только хорошее?

– Конечно. – особенно о вашем французском акценте, который действительно придает вам «Шагггм». –передразнила я ее.

Улыбочка на ее лице тут же поползла вниз. Она отдернула руку.

– Благодарю, дорогая. Но не будем забывать, по какому печальному поводу мы все здесь собрались. – она снова всхлипнула, смахивая с щеки слезу, появившуюся, как по заказу. В это время появился священник, и мы поспешили на свои места. Я села между отцом и Дэвидом. Патрисия вцепилась в Патрика, не давая ему возможности поговорить или даже повернуться в мою сторону. Дэвид наклонился к моему уху и шепнул.

– Ты молодец. В тебе даже больше от Хартов, чем ты думаешь.

Я не знала, хорошо это или плохо, но одно могу сказать точно. Пока я нахожусь здесь, среди этих акул, лучше показать свои зубки и не быть съеденной на поминках, вместо пирога. И это я поняла на второй минуте после появления Патрисии.