Не/много магии

Мартин знал их, как свои пять пальцев, и искренне любил. Он спрашивал у домов «как дела?» и болтал с открытыми окнами. Во время дождя восемнадцатый дом будто покрывался узором — трещины в штукатурке разбухали и темнели от воды, под крышей пятнадцатого тоненько пел ветер с моря, на оконной решетке девятого иногда появлялись настоящие яблоки, подвешенные за черешок, из подвала четвертого по утрам пахло яичницей и свежим хлебом, а номер один, в самом начале извилистой улицы, если смотреть на кособокое, с вечно запертой дверью крыльцо, походил на улыбающуюся каменную морду. Правда, не все это замечали. Раньше Мартин пытался поделиться наблюдениями с остальными, но перестал, когда лучший друг — ну, как «лучший», вместе просидели пять лет за одной партой — сказанул: «Бывают люди, про которых кино хорошо снимать, а в жизни общаться категорически невозможно».

Правда, в кино «Жизнь Мартина» показывали почему-то сплошной скучный реализм. Ни спасения мира, ни инопланетян, ни привидений там не случалось. Разве что осколки, тени потустороннего. Разноцветный град, подмигивающие ставни, уличные театры с растрепанными куклами, прогулки у основания радуги, хитрая морда манула в зоопарке, парные числа на часах, умение всегда успеть на последний автобус и следы непонятно чьих лап на подоконнике, стоило только выпасть первому снегу. И дракон на рабочем столе, по выражению морды которого можно было предсказывать погоду на неделю вперед. Грустит — значит, будет ясно. Улыбается — жди ливня.

Однажды, в конце декабря, фиолетовый предсказатель встретил Мартина таким оскалом, что тот всерьез задумался, не стоит ли заночевать на работе. Судя по ширине драконовой улыбки, ожидался ураган, град и метель, и еще немного дождя, а также скачки атмосферного давления и вспышки на солнце. Все в одном флаконе, то есть отдельно взятом городе, хорошенько взболтать, вырвать из рук прохожих зонтики, повалить деревья, оборвать провода и пуститься в пляс в компании сорванной черепицы. Но за окном было солнечно, как ни в чем не бывало, только в воздухе кружились редкие искорки снега. Коллеги пили кофе и обсуждали курсы валют, радио покрякивало jingle bells, квартальный отчет не удавался, а снаружи, на Ратушной площади, шумела рождественская ярмарка. Вот как тут работать, а?

К вечеру небо насупилось серо-сиреневым, снег повалил огромными хлопьями, и Мартин, выйдя из офиса, ощутил под ногами дрожь. Как будто мостовая превратилась в шкуру каменного существа, которое пытается устроиться поудобнее. Мартин улыбнулся краешком рта, замотал шарф поплотнее и зашагал-заскользил по ледяной брусчатке, балансируя и подставляя ладони снежинкам. Восемнадцатый дом топорщился чешуей, пятнадцатый распевал песни напополам с ветром, на окне девятого красовались елочные шарики-с-метелью-внутри, из подвала четвертого тянуло жаром и запахом корицы, а номер один гостеприимно распахнул дверь — заходи, мол. На ступенях лежали квадратики оранжевого света. В обычной жизни никто с бухты-барахты не заходит в незнакомые двери без вывески над ними и без приглашения, но если, по словам нормальных людей, ты годишься только для съемок фильма — почему бы и нет!..

…Ночью, когда метель расплясалась вовсю, самая длинная и нелепая улица Старого города встопорщила брусчатку и встала. Длинные узкие дома превратились в лапы, разноцветная черепица — в чешую, неровные ставни насупились бровями, в глазах зажегся оранжевый огонь, а внутри заворочалось печное тепло. А на самой драконьей макушке, вцепившись в бывшую дымовую трубу, стоял Мартин в полосатом шарфе и длиннохвостой теплой шапке. Он щурился от снега, улыбался до ушей и чувствовал, как внутри звенят и водят хоровод смешинки. Мир наконец стал правильным и непредсказуемым. Дракон осторожно подобрал лапы, фыркнул и взлетел в черно-белое пятнистое небо.

Когда крылатая тень накрыла один из спальных районов, начальнику Мартина приснилось, что его подчиненный окончательно сошел с ума и напялил сказочный колпак с бубенчиками. «Шут гороховый», — пробурчал шеф и перевернулся на другой бок.

Медузы и морские звезды

Сказка для Тигры

После шторма на берегу лежали медузы. Прозрачные, как молочное желе с красными прожилками смородинового-мусса. Толстые, как шляпки грибов-переростков в тропическом лесу. Пахнущие водорослями, йодом и приближающейся смертью. Туристы обходили их, протаптывая по тусклому песку вторую линию прибоя — дугами от медузы к медузе, между водорослями, грязным чаячьим пухом, раскрошившимися ракушками и потеками серой пены. Самые смелые — или не брезгливые? — подходили к полупрозрачным холмикам и трогали их носками ботинок.