Не одна во поле дороженька

— Пойдем отсюда, — сказал он.

Вера Петровна и Калужин вышли к приречному лугу, засоренному ивняком и орешниками. Калужин сказал:

— Пусть он немедленно едет к ней.

— А Ирина?

— Что Ирина?

— Мне ее жаль. Он, кажется, взволновал ее, — сказала она.

— Запутать ее в эту метель, когда вокруг столько прямых и светлых дорог? Нет, нет! Надо предостеречь ее.

— От твоего друга? — удивилась Вера Петровна.

— Есть Вадим! — сказал Калужин.

25

Ирина раскрыла глаза… В дверях стоял Лубенцов с ворохом луговых цветов. Только что набрал. Цветы в росистой свежести — налитые небесной голубизной колокольчики, серебристо-белые ромашки.

— Я думал, вы спите. Хотел положить цветы перед отъездом, — сказал Лубенцов.

— Куда?

— К ней… К ней надо спешить, — добавил он тверже.

Ирина взяла цветы и утопила лицо в ворохе.

— Я провожу вас, — сказала она. — А может, завтра поедете?

— Нет.

— Обождите меня. Я сейчас.

Он ждал ее у крыльца.

Вышла. Лицо умыто свежестью, глаза с молодым блеском подсиненных белков.

«Есть же такая красота на свете», — думал Лубенцов.

— Пойдемте. Наши спят или ушли… Может, чуть побудете?

— Нет. Мне пора.

Солнце разогревало землю с трепещущими редкими каплями росы в траве, с пахучим паром и холодком в тени кустов.

Остановились друг перед другом.

— Возвращайтесь, — сказала она.

И крикнула вдогонку:

— А ее простите…

26

Лубенцов подошел к двери. Остановился, не решаясь сразу позвонить. Да уж и не верил, что ему откроют.

Услышал, как кто-то дышит рядом. Огляделся. На лестничной клетке никого. Кто-то дышал за дверью. В щели он увидел глаза, только на миг глянули…

Щелкнул замок, и дверь распахнулась.

— Лина!

Она отступила, прижалась спиною к стене, распрямляясь.

— Ты?.. Это ты?.. — все еще удивлялся он своей радости, что вдруг увидел ее.

Она видела его из-за блестевших слез смутно, как будто был он далеко-далеко.

— Я тебя звал тогда… Зачем же ты… — без упрека, только с грустью сказал он и тронул ее волосы, будто погладил их.

— А ты все такой же.

— И ты. Только в родном поселилось чужое.

— Что чужое?

— Все чужое, только память о тебе родная.

— Вот ты какой. Заходи, — сказала она и хотела пройти в комнату, но Лубенцов Лину остановил.

— Нет, нет.

— Прости меня.

— Что ж прощать? Живешь ведь и без прощенья.

— А простил бы?

— Если бы прощение воскресило тебя.

— Хоть посиди чуть, — сказала она. — Чай поставлю. Вино ты, знаю, не пьешь.

— Нет. Пойду.

— Куда же?

— Мне уж и ехать пора.

— По каким делам здесь?

— Кое-какие книги приехал купить.

— А нашел меня, — сказала она.

Лубенцов глядел на ворох мерцающих камней на туалетном столике.

— В нашей общей жизни у тебя ничего этого не было, — сказал он. — Кто же все дал тебе? Кто он? Хочу знать.

— Не скажу.

— Кто он? — повторил Лубенцов. — Кто так берет?

— Кто умеет жить.

— Надо красть, чтоб так жить! — крикнул Лубенцов. — Красть от человека, засовывая под покровом лжи воровскую лапу в самую душу.

— Как хочешь называй, но этого не обойдешь — это сила.

Лубенцов хотел идти. Но Лина остановила его.

— Побудь!

— Прощай!

Она смотрела в окно, как он шел по тротуару. Зачем бросила дом, ради чего? Стоит теперь у окна, и он, одинокий, идет по улице.

27

Перед отъездом Лубенцов никого не хотел видеть.

Не зашел и к Ермакову. На скверике торопливо написал ему письмецо.

«Федя! Друг ты мой трогательный!

Прости, что не зашел. Потом, может, расскажу. Приезжай ко мне. Рад буду. С Аришенькой приезжай. Люби и жалей ее, Федя, друг…»

Лубенцов написал свой адрес. Запечатал и опустил письмо в ящик возле вокзала на шумной и людной площади.

28

Ариша достала из ящика письмо. От кого бы это? Давно не получали они писем.

Ариша в коридоре распечатала письмо и прочитала… От Лубенцова!

— Нас в гости зовут, — вошла в комнату и сказала Ариша.

Ермаков сидел за столом, читал: не потому, что интересно было читать, хотел забыться от страха. Щемило сердце, но не оно мучило его, а страх, как бывало всегда после запоев. Но этот страх был побеждающим страхом, остановившим Ермакова от привычной похмелки.

Он ждал Лубенцова. Как хотел видеть его!

— Кто зовет в гости? — спросил он.

Ариша подала ему письмо и сказала с улыбкой:

— Лубенцов!

Ермаков быстро пробежал письмо. Почувствовал, что Лубенцов не просто приглашал в гости — он звал его, Ермакова: что-то случилось, и особенно нужен был сейчас Ермаков…

— Что? — спросила Ариша про поездку. Она поехала бы хоть завтра — отпросится на несколько дней.

— Я поехал бы, — сказал Ермаков тихо.

А на другой день утром они уже были в поезде.

Места плацкартные, в новом вагоне.

Ермаков сел к окну. Как давно не выезжал он из города!.. И вот поезд тронулся, качнулась платформа и накренилась, Закружилась. Ермаков испуганно схватился за поручни.

«Совсем больной», — подумала Ариша.

Голова закружилась у Ермакова.

— Прошло, прошло… — сказал он, вдыхая свежесть рванувшего в окно ветра.

За окном вагона протуманился среди луга пруд с ивами.