Не одна во поле дороженька

Избу продали. Разобрали и увезли новые ее хозяева. Груды кирпичей на селибе, разбитый горлач и рамы оконные с уцелевшей половинкой стекла; всполыхнувшийся бурьян затаил под колючими листьями это стеклышко с бьющимся светом, что раз Завьялова даже ночью поманил этот свет. Свернул с дороги, распахнул бурьян, а там из стеклышка звездочка мерцает, переливается с ясной прозеленью.

Мерцают, переливаются с ясной прозеленью Настенькины глаза. Вот они перед Завьяловым — улыбнутся и загрустят.

— Где была, Настенька? — как тогда, спросил он ее.

— Контрольную сдавала.

— Сдала?

Опустила голову:

— Неужели так бывает?.. Лет-то сколько прошло!

— Постарел?

— Нет… Нет. А я и не знала, думала, живете счастливо.

— Спешишь?

— Не особенно.

— Да что мы стоим тут, — спохватился Завьялов.

Через распахнутую дверь комнаты видно, как горит люстра — отражается в темном окне.

Эту люстру часто с улицы видела Настя. Напоминала она о далеких праздниках. Были они или только снились ей?

На стене в комнате прикреплена винтовочная гильза, вилась из нее березовая былинка.

— Живая? — спросила Настя про березку.

— Живая.

— Можно посмотреть?

— Конечно.

Она вошла в комнату с холодно-серебристыми обоями. В углу, как сгорбленное, темнело кресло. Настя подошла поближе.

— В этой гильзе что же — земля? — спросила Настя.

— Земля.

— И поливаете?

— Несколько капель воды.

— Вот смотри, и не гибнет.

— Третий уже год она у меня тут.

— Всего несколько щепоток земли — и живет. Прямо карликовая березка. На стволик и на листья набрала, даже про эти вот крапинки не забыла… Что ж, сами так посадили?

— Нет. Это с нашей земли. Нашел там, где стоит обелиск Семенову. Там эта березка и проросла из гильзы.

— Там много гильз.

— Да. Под дождями звенели.

— Как он погиб! — пожалела она, зная, как погиб Семенов: совсем не в горящей избе, окруженный немцами, как разнеслась о том молва. Но молчала Настя, раз берег эту тайну и Завьялов, не тревожась, что знает кто-то еще.

— А березку эту увезли бы вы в лес да волю бы ей дали за ее терпение, — сказала Настя.

— Жалеешь?

— Березка ведь… Сколько земли вокруг, а ей какая-то щепоточка досталась да воды по капле от всех дождей.

— Бывает.

— Как и с человеком.

— Что бывает? Расскажи.

— Как-нибудь и скажу, Алексей Иванович. Увидимся еще. А сейчас пойду.

— Домой?

— Куда же еще?

— Хорошо, когда кто-то ждет.

— Никто не ждет, — сказала она.

Да ведь молодая же! Еще чист матово-гладкий отсвет под глазами… Гляди, любуйся, молись! А ее никто не ждет даже.

— Провожу тебя.

Завьялов сбросил свою безрукавку и сразу выше и стройнее стал в тонко вязанном зеленом свитере. Настя с удивлением, радостно оглядела его.

— Вы какой-то светлый, Алексей Иванович. Или уж от золотой души это, что не тускнеет?

— В человеке все есть — и золото, и даже радий.

— Не у всех. Вымывается золото — остается песок.

— …который потом сыплется.

— Придумают же люди: песок сыплется. — И Настя засмеялась.

Завьялов посмотрел, как смеялась она, сам засмеялся, подумал: «Какая все-таки радость человеку от человека».

4

Вышли на улицу.

Душисто и сладко пахло цветущими липами. Зеленые ветви в оранжевом тумане от затонувшего в листве фонаря.

— Я видела вас в окне, когда шла сюда, — сказала Настя.

— Ты знала мое окно?

— По люстре знала. Люстра красиво горит, как в праздник какой.

— Видел и я, как ты шла. Только не знал, что это ты…

— Хорошо, свет погас, а то еще лет сто бы не увиделись.

— Ты давно в этом доме? — спросил Завьялов.

— Третий год.

— Рядом совсем.

— Окна напротив.

— Хоть бы какой знак дала.

— Я разве знала… Да и зачем? — И встрепенулась вдруг. — Липами-то как пахнет! Покосы скоро. Сено с лугов повезут.

Она остановилась, сломила веточку липы, прижалась губами к ней.

— Чистый мед!

Завьялов взял ветку. Из самой гущи цветов, слипшихся с мокрыми листьями, пахну́ло родным — поманило в розовеющий пар утренних лугов..

Они остановились у ее подъезда с тусклой лампой, ввинченной над дверью.

— Вот и пришли, — сказала Настя.

— Устала?

— Да нет.

— Тогда походим еще? Настя посмотрела на его окно.

— Свет-то не погасили.

За стеклом среди темных окон солнечно сверкала люстра.

— Я всегда видел с улицы свое окно только темным.

— Не забывали гасить свет. А сегодня забыли.

— И только сейчас увидел окно другим — с праздником. Это от тебя такой праздник.

Глаза их встретились: он видел в ее глазах сиявшую ее молодость, а она в его глазах — ласку с тенью его суровых лет.

— Я сейчас вернусь. — И скрылась в подъезде. А через минуту засветилось ее окно с геранькой, прижавшейся к стеклу.

Завьялов отошел под фонарь. Ждал тут.

«Вот и жду, как будто снова жить начал: вот ведь чудо какое!»

Окно ее погасло.

Она вышла в косынке с зелеными цветами, и было похоже, что вышла она сейчас из вечера своей юности, как это было когда-то.

— Ты умеешь возвращать прошлое, — сказал он.

— Узнал? Это твоя косынка, я берегла ее.

— Куда пойдем, Настенька?

— Не знаю… Все равно куда.

5