Не от мира сего-4

Сампсу люто ненавидели слэйвинские князья, ливонские купцы и духовное руководство новой веры. А еще лютее - коллеги по работе. С ними он не общался и открыто презирал, потому что считал, что только полная человеческая дрянь может оправдывать себя, отбирая последнее добро у сирых и неимущих. Так и получалось, что он принадлежал системе по насильственному возвращению долгов, но, с другой стороны, был над этой системой. Как ему это удавалось, не понимал никто. Даже, наверно, и он сам.

Сампса был суоми, он никогда никуда не спешил, ничего в этой жизни не боялся, и никакой корысти для себя не искал, довольствуясь тем, что имел. Он был крестным отцом Илейки Нурманина, изловил вместе с ним Соловья-разбойника (см мою книгу "Не от Мира сего 1", примечание автора), даже отвозил лиходея на Новгородскую Правду, где заправляли князья Александр совместно с Владимиром Мстислэйвовичем. Там произошел странный эпизод, потому что его по какому-то случаю нарекли Илейкой Нурманиным, бросили клич изловить, как беглого казака (kasakku - батрак, в переводе с ливвиковского, примечание автора), но никого не поймали.

Сампса был неуязвим, и в народе поговаривали, что сила его - в волосах, точнее - в космах, или гриве. Ну да, вероятно так оно и было: суоми всегда предугадывал поступки, направленные против него. Столько волос - такая связь с космосом, такие откровения, именуемые "предчувствиями", от этого и защита.

- Здорово, Сампса! - в один голос ответствовали новгородцы. - А мы тут ямы копаем.

- Достойное занятие, - ответил тот, пожав руки каждому поочередно.

Больше он вопросов не задавал, присел, опершись могучей спиной о ствол дерева, и принялся разглядывать сваленные в кучу мешки.

Ни у Василия, ни у Добрыши это не вызвало беспокойства - равнодушие к богатствам у Сампсы было известным фактом. Они продолжили копать ямы, а суоми также сидел под липой.

- Слушай, Колыбанович, - сказал, вдруг, Добрыша. - Нас тут в Саво вроде бы в рыцари приняли, но как-то без подготовки. Честно говоря, даже не особо верится.

- Так бывает? - добавил Василий.

- Коль заслужили - то бывает, - пожал плечами суоми.

- А откуда они знают, заслужили мы, либо - нет? - поинтересовался лив.

- Они как раз все знают, - для убедительности кивнул головой Сампса. - Вас крестили в меченосцев - знать, так надо. Быть ливонским рыцарем - это достойно.

- Ну, тогда по праву старшего, рассуди наши трофеи, - весьма польщенный услышанным, сказал рыцарь Вася.

Сампса не стал возражать: он выложил на холстину из мешков все богатства, собранные некогда князем Володей и его друзьями, ловко разложил на две примерно одинаковые по содержимому кучки, замешкался только с двумя маленькими предметами - кольцом и кельтским крестом из белого металла. Колечко было маленького размера, явно - женское, а крест в круге не походил на украшение, скорее - амулет.

- Белое золото, - заметил Василий. - Прими от нас в дар.

Сампса не стал возражать, упрятал вещицы (см также мою книгу "Радуга 1", примечание автора) в кожаный кошель и помог новгородцам уложить причитающиеся им доли в дорожные сумы, а потом схоронить их под землю.

- Ну, вот, - заметил Добрыша. - Новый клад.

- И новое дерево, - добавил Сампса (aarni означает "клад" и "гигантское дерево" в переводе с финского, примечание автора).

Дальше к Новгороду они поехали втроем, но через некоторое время суоми свернул к родной деревне, невзначай проверив сохранность дарованного ему колечка и креста.

"Уж не решился ли Сампса жениться?" - подумалось на прощание Добрыше.

Это был последний раз, когда он виделся с легендарным суомским богатырем Сампсой Колыбановичем. В этой жизни встретиться снова им больше не довелось.

9. Исход волхвов.

Задерживаться в Новгороде Добрыша не стал. Вокруг стояла осень, каждый день был дорог, чтобы успеть решить свои дела до долгой и студеной зимы. А у Никитича было душевное обстоятельство, откладывать которое он не мог ни на сутки.

Предоставив Василию разбираться с князьями, он поспешно отбыл в Сельгу, где жила дочка Микулы Селяниновича Настенька. Можно все на свете превозмочь: страсть к алкоголю, обжорство, клептоманию, страх высоты, чрезмерную потливость - только против любви человек бессилен. С несчастной любовью можно жить и даже временами чувствовать себя счастливым, но противиться возникшему в душе чувству - нет таких сил в природе. Рано или поздно это чувство выплеснется вон из человека, превратив его или в созидателя, или в разрушителя.

Добрыша подгонял своего жеребца, надеясь и страшась предстоящей встречи. Изменение мира осталось им непознанным, потому как другим он в то время жил, на другое он уповал. Но в этом, вероятно, и была его удача, иначе быть бы ему битым смертным боем, чего, к несчастью, не сумел избежать его былой товарищ по путешествию.