Не отрекаюсь…

Взять хотя бы телевидение: это же просто беда. Оно дает людям иллюзию общения, семейной жизни, в той мере, в какой они вчетвером одновременно смотрят одно и то же на одном экране. Абсурд. Спросите у четырех католиков, о чем они думали во время мессы. Мысли у всех четверых были, во-первых, очень далекие от мессы, и, во-вторых, совершенно разные. Эта видимость близости, когда четверо сидят у телевизора, удручает, потому что это, как раз наоборот, дает возможность не разговаривать друг с другом. Когда люди сидят вокруг стола и нет никакого телевизора, они как-никак прилагают усилия, чтобы общаться. Говорят о соседке, о саде, о погоде – да о чем угодно. Телевидение упраздняет беседу как таковую и вдобавок по большей части ужасает своей банальностью. От всего так и шибает скудным бюджетом или нехваткой воображения. Ох! Это шутовство в «Интервиль»[10]… или наоборот, этакое интеллектуальное самодовольство! А люди живут в усталости и одиночестве. Однажды я слышала нечто немыслимое. Я редко слушаю радио, но в тот раз наткнулась на передачу, которая «устраивает браки». Кандидат в женихи был крайне неприятный. Год назад потерял жену, никого, кроме нее, не любил, оплакивал ее каждый день; ему шестьдесят лет, не красавец, но настоящий мужчина – по его словам, и у него семеро детей. Он жил в Брюсселе, в частном доме с садиком. Не хотел нанимать прислугу, вопрос принципа… В общем, описывал он сущий ад. И нашлось ведь несколько женщин, которые ему позвонили. Так вот, одной из них он ответил: «Вы курите? Тогда – нет».

Красиво, в самом деле.

Все… все, что угодно, лишь бы не одиночество, говорю вам.

Из этих возмущений, из чувства несправедливости у вас сформировались политические убеждения?

Я помню, как в 1956 году Марсель Оклер[11] писала: «Франсуаза Саган не коммунистка, она анархистка, она нигилистка. На свой манер она бросает бумажные бомбы, которые по мере своих возможностей усугубляют распад нашего общества…». Она не видела тогда, что мир уже давно трещит по всем швам… и вот-вот рухнет. Мы силимся забыть об атомной бомбе, но она существует. Жизнь человеческая… тоже, пока.

А молодежь?

Молодежь? Какая у нее цель? Что вы хотите… Они по большей части даже не занимаются любимым делом. Единственные, у кого еще есть надежда, – это коммунисты.

В сущности, у вас есть скорее политическое чутье, чем подлинные убеждения?

У меня нет исторического образования, мои взгляды – это скорее рефлексы на то, чего я не выношу: насилие, нищету, лицемерие.

И как далеко вы готовы пойти, отстаивая свои позиции?

Я не состою ни в какой политической партии, но тяготею к левым. Мне ненавистно убийство, начнись война, я бы уехала. Куда? Не знаю… Но случись фашистское нашествие, я бы сражалась. Да, сражалась бы против неправого дела.

С надеждой или без иллюзий?

Надо иметь убеждения, но не стоит обольщаться. Знаете фразу Достоевского: «Как много времени нужно, чтобы убеждения, которых мы придерживаемся, стали нашей плотью…». Миром правят экономические интересы, неподвластные простым смертным. Ну, а в плане забот – каждому свой маленький садик: интеллектуалам – тревоги и проблемы, коммерсантам – налоги, а рабочим – отсутствие садика и даже отсутствие домика в отсутствие садика.

Несколько лет назад вы голосовали за де Голля.

В 1965-м я голосовала за де Голля, потому что он казался мне единственным человеком, проводившим левую политику, невзирая на некоторые карикатурные аспекты. Если бы баллотировался Мендес[12], я проголосовала бы за него, безоговорочно и от всего сердца. То, что сделал де Голль, совпадало с моими взглядами: деколонизация, продвижение на Восток. Пример: «Манифест 121»[13]. Я часто была против де Голля, но в 1965-м больше доверяла левому настрою де Голля, чем Миттерана.

В этом, 1974 году, вы голосовали за Миттерана.

Обстоятельства изменились: сегодня он представляет левые силы. Но в 1965-м миром правили апатия и уныние, и только де Голль был готов на любые действия (хоть в шутку, хоть всерьез), чтобы, в определенной форме, которая могла кое-кому показаться странной, поддержать левые идеи. Добавлю, что «судьба» генерала де Голля отпугивала меня. Доля комедии у де Голля была огромна, и сам он должен был знать это лучше, чем кто-либо, но комедия делала свое дело: все покупались! «Судьба» – это слово Мальро. Я не люблю судьбы. Вот что особенно восхищает меня в Сартре: он не хочет судьбы. Он не озабочен своим образом, своей фигурой, траекторией своей жизни, следами, которые он оставит в Истории, и т. д. Нет, его жизнь полна непредвиденного, извилиста, насыщенна, неупорядочена, не скроена по лекалам. Да, я очень восхищаюсь Сартром.