Не переходи дорогу волку: когда в твоем доме живет чудовище

Вот как выглядел завтрак: газированный апельсиновый напиток, два яйца средней величины, залитые оливковым маслом, и полбуханки хлеба с хрустящей корочкой. В другой ситуации такое количество масла испугало бы меня, но тут все дело было в моей благодарности, и я съела всю эту вкуснятину до последнего кусочка.

Георгия сказала мне, что автобус придет через час, и меня охватило чувство безмерного облегчения. Бежать или бороться? Я больше не боролась.

Мы с тетей, единственные, кто был в доме, немного посмотрели друг на друга, мой отец висел над ее плечом на стене.

– Можно спросить тебя? – сказала я.

– Да, да. Что такое? – она обмахивала себя сложенной газетой.

– В этом доме вырос мой отец?

Она ответила «да», и я подозревала об этом, но узнать, что я провела ночь в доме моего отца, в его настоящем доме, казалось такой же фантастикой, как поспать в замке Дракулы. Я никогда не смогу представить отца иначе, чем взрослым мужчиной, в моем обманчивом воображении он не может быть мальчиком, но в той самой комнате, конечно же, когда-то жил и младенец, который плакал, когда проголодается, делал первые шаги и казался родителям величайшим благословением. Как можно смотреть на малыша и представлять себе то завершение жизни, которое хоть немного напоминало гибель моего отца?

– Я задам вопрос, – сказала Георгия и помолчала. – Как он умер?

Это был единственный вопрос, к которому я должна была приготовиться. Я должна была обдумывать свой ответ много раз. Мне нужно было думать о нем все то время, пока мы ужинали, пока я неуклюже танцевала, пока я спала. Но я не сделала этого. Несмотря на то что прошло почти шесть лет, даже после путешествия через полмира для того, чтобы отыскать этих людей, я и понятия не имела, что отвечать на такой вопрос. К счастью, из-за языкового барьера в нашем разговоре были невероятные пробелы, поэтому у меня было в запасе несколько секунд тишины. На английском языке эта пауза и то, что я ответила после паузы, были бы невероятно красноречивыми.

– О чем ты знаешь?

Георгия сжала кулаки и ответила:

– Машина.

– Да, – подтвердила я. – Автокатастрофа.

– Да? – спросила она.

– Да.

Она испустила вздох, который был отложен на долгие годы, и трижды перекрестилась, глядя в потолок. Она повторила:

– Слава тебе, Боже. Слава тебе, Боже. Слава тебе, Боже.

Я посмотрела на фотографию отца, висевшую на стене, к этой стене его руки прикасались сотни раз, и вгляделась в его рот. Одна его сторона теперь была искривлена в едва заметной улыбке.

Груз этой лжи будет тяготить меня вечно. Правильно ли я поступила? Разве его сестра не имела права знать правду? Разве правда не всегда лучший выбор? Как и многих других детей, меня учили, что честность – лучшая стратегия, но все мы знаем, что это ерунда. Иногда ваша подруга выглядит ужасно в своем новом желтом платье, но вы говорите ей, что она выглядит прекрасно, а когда она спрашивает, может ли надеть его, вы показываете ей большой палец вверх. Но это, конечно, была ложь совсем другого рода.

Более важный вопрос, который подняла эта ложь – и продолжает его поднимать, – был таким: кого именно я этим защищала? Пыталась ли я избавить свою тетю от того же горя, боли и скорби, через которые прошла я сама? Или же я защищала своего отца? Хуже того, стала ли я одним из тех взрослых людей, на которых я обижалась, – тем взрослым, который не мог вынести того, чтобы сказать вслух правду о нем? Неужели я превратилась в его сообщницу?

Я приехала в единственное место на свете, где люди все еще думали о нем хорошо, и не хотела их этого лишать. Как я могла заставить этих людей столкнуться с правдой об их любимом герое – с правдой, которую я сама едва могла принять? Я не могла. И не смогла. Я до сих пор не знаю, был ли этот мой поступок хорошим или правильным. Конечно, мои намерения были добрыми, но люди с добрыми намерениями все равно могут причинять вред. Я солгала. Очень сильно.

Автобус подъезжал к тому же кафе, где высадил меня накануне, и мы шли туда по жаре – сига, сига – мимо музея, в котором у меня все и начало налаживаться с поисками. В тени зонтиков кафе мы отдыхали и заказывали напитки, пока люди пристраивались за соседние столики и фотографировали это событие. Мне подарили три бутылки ракии, и все вокруг улыбались, несмотря на заметную грусть по поводу моего отъезда.

– Так рано уезжает, – сказал кто-то.

Этот кто-то был прав, но я должна была уехать.

В какой-то момент Георгия куда-то захромала, ее не было минут десять, а затем она вернулась с Анастасией, единственной оставшейся в живых сестрой моего деда, которого я никогда не видела. Медленно та села передо мной и крепко взяла меня за руки. Снова и снова она повторяла:

– Я не могу в это поверить.