Леня поправил одеяло на дочери и тихо вышел в коридор. Сын поджидал его у двери.
— Как головастик?
— Спит, — шепнул Леня. — Знаешь, я, возможно, должен буду уехать. Может быть, прямо сейчас. Может быть, завтра. Я всегда буду на связи. Вы должны какое-то время побыть с Риммой.
— Пап, так ты не знаешь, что с мамой?
— Не хочу тебя обманывать, потому что ты мне потом вряд ли простишь это… Я не знаю, что случилось, но определенно что-то не очень хорошее. Я буду искать. Прошу вас будьте терпеливы. Особенно ты. Помоги сестре. Ты старше…
В его кармане завибрировал телефон. Леня увидел, что это звонила Таисия. Голос ее был встревожен.
— Ленечка, ты, пожалуйста, не волнуйся, но ее телефон не отвечает. Звоню весь вечер… выключен телефон.
— Он был выключен еще днем, сразу после того, как пришла эсэмэска.
— У нее другой был. Я ей дала свой, мегафоновский. Он тоже не отвечает. Уже вечер. Наверное, съездим с Гошей туда завтра…
— Нет, — сказал Леня решительно. — Поедем сейчас же. И я поеду с вами.
— Хорошо, — удивительно покорно согласилась Татка. — Будем ждать тебя у подъезда через… минут сорок.
Леня прошел на кухню и сел за стол. Римма тут же подала ему пельмени. Но он, обхватив голову руками, не заметил этого.
Иван, опершись о косяк двери, стоял рядом. На его лице была тревога и ожидание.
— Она не отвечает по телефону. И я уверен, что эту эсэмэску Ира не могла послать. Это все глупо и странно. Сейчас я уеду, Римма. Поеду с Таисией и ее… молодым человеком на эту ее дачу. Что у тебя завтра в институте? Можешь побыть здесь, с детьми?
— Ленечка, ты что? — воскликнула добросердечная Римма, махнув на него полотенцем. — Я уже поменялась с Фроликовой на кафедре. Так что не беспокойся… И вообще, можешь на меня рассчитывать. Но… что произошло-то?
— Сам пока не понимаю, — покачал головой Леня. — Все, что знаю сейчас, — не имеет никакого смысла. Но мне надо найти ее, и я ее найду. И мне вот что любопытно, черт возьми, о чем таком беседовал мой драгоценный кузен с моей малолетней дочерью? Дядя Витя… — произнес он почти с гадливостью.
Он неловко закрутил на шее шарф, натянул куртку, напялил вязаную шапочку и решительно вышел из квартиры. У него больше не было терпения ждать.
Ира
Краски возвращались в ее мир. Ира уже многое понимала, но все больше слушала, чем говорила.
Пожилую соседку по палате звали Руфия. Она была жертвой необъяснимой, непонятной, неожиданной и тотальной потери памяти о прошлом. Имя свое старуха помнила. И колодец… Руфия его тоже помнила. Сложенный из грубых камней. Чуть покрытый зеленоватым мхом на тех местах, где каменные стенки уходили в землю. И еще запах воды. Его воды. Неправда, что вода не пахнет. Глупости. Вода из родного колодца пахнет родиной, ее дождями и ветрами.
Кроме колодца и имени — ничего.
— Плохо не помнить, — сетовала старуха. — Неправильно это.
Но с этим Руфия ничего не могла поделать. Один Всевышний знает, что да почему. Руфия ничего не просила у Него. Раз так случилось, значит, было надо.
— Летом хорошо. Тепло. Легче жить, — говорила Руфия. — В последний раз в землянке жила. Возле поселка какого-то. Меня оттуда не прогоняли. Есть давали. Только уж больно мусора много выбрасывают где попало. Нехорошо. Первую землянку все время затапливало по весне. Из другой бомжи воровали посуду да безобразничали. Из третьей прогнали милиционеры. Молодые, а такие злые. Ай, ай! Лето. Хорошо. Зима — плохо. Зимой мыться трудно. А летом — красота. Речка недалеко. Помыться и одежду постирать можно.
Руфия в своих неприкаянных странствиях старалась содержать себя в чистоте. Привыкла так. Не могла иначе. Девять лет беспамятства, как незаживающая рана. Она даже не могла сказать, сколько прожила на свете. Воспоминания скрылись во внезапной и страшной пустоте, из которой Руфия вышла так, словно не жила до этого. Будто спала и только сейчас открыла глаза. Она помнила, что ехала куда-то, но откуда и куда — так и не смогла объяснить милиционерам, к которым обратилась за помощью. Врач тоже пожимал плечами и сказал, что такое очень даже часто происходит. Человек теряет память на ровном месте, как заново рождается. Вот так же и Руфия. Бац! И будто кто-то выключил в голове свет. Осознала себя Руфия на каком-то железнодорожном полустанке в предутренней осенней сырости. Помнила, что высадили ее ругающиеся проводники. Говорили, что ехала она без билета. А без билета никак нельзя. Вот с этого и начались ее скитания. Он не помнила, откуда приехала и куда направлялась. Пыталась вспомнить, но так и не смогла.
Иногда тихо-тихо Руфия пела. Приходили песни оттуда же, откуда и уверенность в том, что ее зовут Руфия. Где их слышала, с кем пела — темная пропасть. Вглядывайся, не вглядывайся — ничего не видно.