Не прикасайся!

 В такую жару хочется не мороженого, а жить в холодильнике с мороженым. Я жалею, что отрастила длинные волосы, даже собранные в хвост, они все равно мокрые.

 Пока Крестовский расплачивается, я стою напротив кондиционера, наслаждаясь холодным воздухом. Стараюсь никуда не отходить, чтобы не посносить витрины и холодильники. Немного нервно. И тревожно. Я не люблю оставаться без трости, мобильника и Макса. Невольно вспоминается глупый и безрассудный побег, ощущения были похожие.

 - Держи.

 Алекс вкладывает мне в руку что-то холодное.

 - Эскимо.

 - Спасибо, - улыбаюсь я.

 Иногда он может быть милым. Купить мне мороженку – это довольно мило и приятно. Об этом я думаю все время, что мы возвращаемся. Пока Крестовский заправляет машину, я разворачиваю мороженое и ем его как в детстве, когда сладости были запретным удовольствием. Обкусываю шоколад и медленно, дожидаясь, пока верхний слой подтает, облизываю пломбир.

   Порой, в особенно жаркие дни, я тайком покупала и ела мороженое. А иногда его приносила Ксюха и мы, запершись в комнате, съедали одну крошечную креманку на двоих. Если бы Крестовский узнал, он бы убил.

 Хлопает дверь машины, поворачивается ключ, мотор тихонько урчит. Но машина почему-то не двигается с места. Судя по звукам, Крестовский просто сидит. А судя по ощущениям – смотрит. В упор, не отрываясь, и я даже могу вообразить его взгляд.

 - Что? – спрашиваю я.

 - Смотрю, - почему-то хрипло отзывается Крестовский.

 - Что?

 - Оближи эту штуку еще раз.

 Сначала до меня не доходит, все же жить в абсолютной темноте порой невыносимо, неудобно и обидно. А потом озаряет: эскимо, купленное Крестовским… как бы так сказать… весьма неоднозначной формы, практически по Фрейду. Можно только представлять, как я выгляжу облизывая его. А что при этом думает Алекс, лучше даже и не пытаться вообразить.

 Я чувствую, что начинаю злиться всерьез. И смущаться. А в такие моменты способность мыслить холодно и разумно мне отказывает. Брат говорил, спортивная злость, эмоции, которые позволяют зубами рвать программы и соперников, хорошая штука. Тогда, в пятнадцать, я была с ним совершенно согласна, а сейчас несколько пересмотрела позицию.

 Прежде, чем Крестовский успеет ляпнуть еще что-нибудь провокационное, я выбрасываю мороженое в окно и демонстративным жестом отряхиваю руки.

 - Ну и зря. Вкусное мороженое.

 - Часто такое покупаешь, да? – не могу удержаться от издевки.

Машина выезжает на трассу. Ветер треплет волосы через открытое окно. Я подставляю ему лицо и пытаюсь вообразить дорогу. Как будто я вижу, как мы стремительно мчимся вперед, обгоняя простенькие легковушки. И кудрявые белые облака кочуют по небу, гонимые ветром.

 - Как выглядит твой дом? – спрашиваю Крестовского.

 - Что?

 - Опиши его. Какой он?

 - Большой. Даже не знаю, что тебе о нем рассказать. Дом как дом. Ваш не меньше.

 - Просто опиши, что видишь, когда бываешь там. Для тебя все привычно, а я могу себе только представлять.

 - Ладно. Сосновый бор, здоровый такой, взъезжаешь на дорогу к поселку – и по обе стороны сосны, вплотную к обочине. Главное не пропустить съезд, свернуть по указателю. Едешь прямо до КПП, прикладываешь карту-ключ – и тебя пропускают на территорию поселка. Проезжаешь администрацию, охрану, потом дом Серебровых, и следующий мой. Останавливаешься перед воротами, звонишь охране. Машины членов семьи пропускают без вопросов, другие машины досматривают. Въезжаешь в гараж, он у ворот, чтобы не таскать грязь и бензин на территорию дома. А потом идешь к дому по главной аллее, прямо среди сосен.

 - Красиво, - улыбаюсь я. – А фонари есть?

 - Да. Двойные, кованые. У дома небольшой фонтан, сейчас еще и склад детских самокатов, гироскутеров и прочей ерунды. Три скамейки. Чуть поодаль, уже среди леса, крытая беседка, мангальная зона и все такое. Там прикольные светильники висят прямо на деревьях. Как лампы накаливания, только размером с арбуз.

 - А сам дом?

 Крестовский долго молчит.

 - Бля, Никольская, я не помню, какого он цвета и вообще как выглядит.

 - Ты что, всю жизнь ходил в него, глядя под ноги?

 - А я в нем почти не жил. До семнадцати лет я жил в родительском доме, еще когда был жив отец и братья не успели жениться.

 - А потом?

 - А потом… так. Пошел в армию, вернулся – мои уже переехали сюда, но я и года не прожил, уехал в город. По-моему, дом светло-коричневый. Я не знаю. Я посмотрю.

 - Ладно. У тебя двое братьев?

 - Да. Старших. Серегу ты знаешь, Игорь приедет вечером.

 - А кто еще будет? Расскажи мне о гостях и как они выглядят. Будет некрасиво делать это за столом.

 А еще я боюсь, что Алекса увлекут разговоры, и объяснять, что происходит, мне будет некому.

 - Там будет много народу.

 - Опиши близких.

 - Окей. Игорь – самый старший. Он весь такой серьезный и пафосный, глава финансовой империи. Брюнет. Больше и не знаю, что о нем рассказать.

 - Тоже плохо помнишь?

 - Никольская, если ты не перестанешь меня доводить, я начну перечислять варианты использования твоего шустрого язычка. Опять покраснеешь, разнервничаешься. А может, даже заведешься, придется остановить машину, опоздаем на обед.