Не расстанусь с Ван Гогом

– Ты, может, и довольна, а вот я… Мне шестьдесят два, и что я в жизни видел? Закончил Литературный институт, и когда поступал, самым счастливым на свете человеком был. Там ведь такие люди учились! Поэт Николай Рубцов, например. Он карандашом в институтском мужском туалете написал на стене стихотворение, и годы шли, а надпись оставалась – ее студенты сохраняли, обводили постоянно. Почерк, правда, менялся, хотя строки были четкими.

– Что хоть за стихотворение? – усмехнулась Надя.

– Сейчас, – махнул рукой Ключников, – прожую только.

Он запил бутерброд чаем и продекламировал:

Когда я буду умирать,А умирать я точно буду,Ты загляни мне под кровать

И сдай порожнюю посуду.

– И в самом деле Рубцов написал? – не поверила Надежда.

– А то! Мы же все тогда веселыми были, счастливыми, знали, что каждого ждет слава, изданные книги, поклонники с цветами. Когда у меня вышла первая тоненькая книжечка тиражом в три тысячи экземпляров, я не ходил – летал. Думал – вот оно, признание. Появления второй ждал десять лет. Все писал, писал, сочинял стихи, работал завлитом в театре, в котором никогда не было полного зала. А зал-то был маленький, и театр был маленький, и мечты у меня тоже были маленькими – как бы на квартиру денег накопить, как бы дочку приодеть, чтобы не хуже других выглядела. А теперь вот жизнь прошла, словно и не было ее вовсе. Жена пилит постоянно, дочка истеричка, чуть что – сразу в крик, зять бездельник, внук в компьютер уткнулся в свои стрелялки. Хоть домой не возвращайся! Вот и делаю вид, что работаю.

– Но вы же работаете.

– Работаю, – согласился Ключников, – а работодатели делают вид, будто платят мне. Мой приятель по институту был поэтом, как и я, но потом в прозаики подался. Одну или две книжки издал, а после не принимают у него рукописи, и все. Так он в литературные негры подался – сочиняет теперь за одного раскрученного детективиста и живет очень неплохо. Тот даже не читает, что за него создает мой приятель. Сам писать не умеет, читать, вероятно, тоже, но богатый и популярный – как телик ни включишь, он с экрана учит всех, как жить. А приятель говорит, что сочиняет за этого, мягко говоря, писателя, не включая голову вообще: стакан примет – и за компьютер, строчить. Так в месяц по роману у него получается. Машину купил недавно иностранную, женился на женщине, которая младше моей дочки, и счастлив. Ребенок родился у него. Первый, кстати. Конечно, счастлив: ему же на вахте, как мне, не стоять, пропуска не проверять, и он не бегает в поисках рекламы для дохлого журнала…

Хлопнула входная дверь, шаги вошедшего были неторопливы, звучали уверенно.

– Главный пришел, – догадался Ключников и начал прятать бутерброды. Сам удивился своей поспешности и шепнул Наде: – Рабская привычка, словно у кого-то украл… Теперь-то уж что, раньше надо было раба по капле из себя выдавливать…

Отворилась дверь, вошел главный редактор. Обвел помещение взглядом. Наде показалось, что мужчина принюхивается.

– Зайдите ко мне, Черкашина, – произнес шеф, – обсудим, что давать в следующий номер.

Надя кивнула было и тут же сообщила:

– Я хочу уволиться, нашла себе другую работу.

Сказала и подумала, что, вероятно, зря поторопилась. Ведь Холмогоров не предложил ничего определенного. К тому же после собеседования, которое наверняка будет, ей могут отказать.

– А я заказ на размещение рекламы принес, – доложил Ключников.

Но главный даже головы не повернул в его сторону, по-прежнему обращался к Наде:

– Тогда ко мне не заходите, но две положенных недели отработайте.

Вечером Надя ждала звонка Холмогорова. Но позвонил Павел:

– Бабушку обследовали еще раз… Увы, все плохо. Как-то уж внезапно она сдала. Но держится, вида не показывает, шутила даже. Но мне сказали, что и встает она с трудом. Очень жалко, если…

– Поедем к ней прямо сейчас, – предложила Надя.

– Пусть она отдохнет: я только что оттуда. Но если хотите встретиться….

– Очень хочу! Только сейчас жду одного звонка. Дело в том, что я ухожу из журнала. То есть мне кажется, что ухожу. Предложили работу, то есть не совсем еще предложили…

Она поняла, что запуталась. К тому же, зачем много говорить о себе, когда с Еленой Юрьевной такое.

Тут раздался звонок в дверь.

– Ко мне пришли, – сообщила Надя Павлу, – я перезвоню.

Открыв дверь, она увидела Холмогорова с букетом и почему-то в солнцезащитных очках. Саша протянул ей цветы.

– Прости, что не предупредил о визите, трубка разрядилась. Я постараюсь не задержать тебя.

Надя отнесла цветы на кухню, чтобы поставить их в вазу. Повернула кран смесителя и почувствовала, как учащенно забилось сердце. Неужели она все прошедшее после развода время ждала этого момента? И даже когда поняла, что Холмогоров не вернется никогда, продолжала надеяться?

– Наивный я человек, – рассмеялся в прихожей бывший муж. – Понимаешь, ищу на полочке для обуви свои тапочки, словно…

Он не договорил. Просунул голову в дверной проем, подойдя тихо – вероятно, шел в носках, и вздохнул:

– Все на своих местах, никаких перемен.