Не сердись, человечек

— Я. Мухлова, восемьдесят, — отозвалась Мира.

Наизусть выучила…

По пути к Драголевцам водитель все время расспрашивал Жору о его матери, говорил, что не видел ее уже много лет. А когда приехали в Драголевцы и нашли нужную улицу, не взял денег и сказал, что подождет нас и обратно отвезет. Вот повезло так повезло!

Мы повязали пионерские галстуки и направились к дому под номером восемьдесят. Жора шел посередке. Мира слева, а я справа. На наш звонок открыла старушка. Очень удивилась, когда увидела нас, но мы не дали ей опомниться.

— Пионеры из отряда имени Митко Палаузова шлют вам свой боевой пионерский привет и приглашают Гену Вылчеву рассказать о своей героической комсомольской юности, — отрапортовал Жора, подняв руку в пионерском салюте.

— Кого? — переспросила старушка.

— Товарищ Вылчеву, — повторил Жора. Затем осмотрелся и спросил: — Это дом номер восемьдесят?

— Адрес правильный, но здесь таких нет, — ответила старушка и обратилась к появившейся на террасе соседнего дома другой старушке: — Нада, ты знаешь Гену Вылчеву? Какие-то дети ее спрашивают.

— Гену? — переспросила та. — Да как же не знать, это дочь хозяина дома, который купили ваши молодые… А что за дети? Дай-ка взгляну.

И пока соседка разглядывала нас, хозяйка дома номер восемьдесят рассказала, что дом этот лет семь-восемь назад купил ее сын, но где живут прежние его хозяева сейчас, она не знает…

— Куда-то в «Молодость»[9] переехали, в «Молодость», — пояснила соседка. — А вот в какой именно квартал — то ли первый, то ли второй, то ли третий, — не знаю! А вы по какому делу? — поинтересовалась она, разглядывая нас в упор. — Вы случаем не из Дома сирот, где…

— Нет! — ответил Жора и снова поднял руку. — Мы, пионеры из отряда имени Митко Палаузова, приглашаем Гену Вылчеву рассказать нам о своей героической комсомольской юности…

— Да, юность у ней была героическая… — захихикала старуха. — Такая героическая, что в подоле принесла. Ейный отец потому и дом продал, что стыдно было человеку людям в глаза смотреть!.. Вы нас, стариков, зовите. Мы расскажем, как поднимали хозяйство тридцать лет тому назад, как раскулачивали здесь и в Бояне[10]

богачей Кутевых, Аневых… И-их, столько лиха повидали на своем веку, что не приведи господь…

— Непременно позовем! — салютовал Жора бабкам и заспешил прочь от дома. — А сейчас в центр, отца твоего искать, может быть, он знает, где твоя мать живет, — обняв Миру за плечи, нежно говорил ей Жора, а она уже была готова расплакаться из-за слов этой поганой бабки.

— Быстро же вы покончили со своей учительницей, — окликнул нас водитель еще издалека. — Да вы никак и букет несете? Что, нет ее?

— Наверное, в город уехала. Мало ли, анализы повезла, — нашелся Жора. — Никого не видно.

— Да, каюк вашему букету! — сострил водитель.

— А нам еще к одной больной учительнице надо съездить.

— Уж не сговорились ли ваши учителя заболеть коллективно?

— Так ведь грипп кругом! — выкрутился Жора. — Они и разболелись. А мы кейфуем себе… Вот мы тебе все рассказываем, а ты ничего не говоришь. Даже откуда знаешь мою маму — не говоришь.

— Сказал же тебе, это государственная тайна.

— Хорошо, тогда скажи хотя бы, как тебя зовут?

— Огнян.

Огнян. Огнян. Это имя вроде бы встречалось в дневнике тети Елены…

— А! Припоминаю! — воскликнул Жора. — Ты Огнян, который ходил с мамой на подготовительные курсы. А потом хотел жениться на ней, приглашал всех в свою новую квартиру… Да? Надо же, как в кино!

— В кино все случается. Там такое бывает, чего в жизни не бывает никогда… А откуда ты знаешь все это? Мать рассказывала?

— Ага, — ответил небрежно Жора. — Но я тебе ничего не говорил. Договорились?

— Договорились! — ответил дядя Огнян.

Мы въезжали в центр Софии. Я пытался вспомнить наш уговор относительно отца Миры — директора. Мы знали, что у него есть семья и что Мире на него нечего рассчитывать. Но для нее сейчас важно просто увидеть его, а еще важнее — добыть адрес матери.

А потом уже наступит моя очередь. Эх, как мне хотелось поскорее покончить с Мириными делами! Я уже в сотый раз представлял себе встречу с мамой… Например, она такая грустная, несчастная, но увидит меня… Или болеет какой-то страшной болезнью, против которой нет никаких лекарств (а заболела, конечно же, от тоски по мне), и тут появляюсь я — и она выздоравливает… Или: я становлюсь ее учеником — она же была студенткой, значит, училась на учителя, — и все страшно завидуют мне… Но я не буду врединой и, когда узнаю, что мама собирается спросить кого-то из ребят, буду предупреждать их…

— А вот и улица Славей, — сказал дядя Огнян. — Идите вручайте свой букет, я подожду здесь. Да, есть еще больные учителя?

— Еще одна, — ответил Жора, и дядя Огнян схватился за голову.