– Лео! Этот вечер, как все, наверняка, уже поняли, посвящён только тебе. Твоему мужеству! Силе твоего характера! Твоему умению противостоять и не сдаваться! Мы все здесь собрались, чтобы выразить своё восхищение тобой и тем, что ты делаешь – ты особенный, ты это знаешь. Что бы ты ни делал, какое бы начинание это ни было, оно всегда получает… такую ауру… серьёзности. Ты проникаешь в души людей! Ты учишь нас быть стойкими! Целеустремлёнными! И мы всегда знали – ты вернёшься. Нет ничего такого, что могло бы тебя сломить! Лео, ты необыкновенный! Мы любим тебя! Всё это – только для тебя!
Он больше не хмурится, но и не улыбается. Стоит, засунув руки в карманы и уставившись на Карлу своим этим безэмоциональным взглядом, который я терпеть не могу.
– Всё? – вдруг спрашивает.
И я понимаю, что он страшно зол.
В глазах Карлы беспокойство и удивление, взгляд суетливо бегает по лицам гостей, словно в поисках поддержки, одобрения, но она не теряется – продолжает широко улыбаться, хоть эта улыбка и похожа на оскал.
– Пока да, но есть ещё сюрпризы. Ты… не рад? Тебя что-то смущает?
– Да, – кивает он. – Кое-что.
– Что?
Он не отвечает, и я вижу, как сильно сощурены его глаза – он страшно нервничает. Не может совладать с собой. Я уже давно поняла: быть в центре внимания – пытка для него. А если он ещё и чем-то заведён, раздражён, ему бывает сложно держать эмоции под контролем.
Карла тоже это видит и, чтобы сладить неловкость, пытается всё сказать за него.
– Мы все просто хотим поблагодарить тебя за то, что ты показал нам своим примером: травма – не конец света. Есть жизнь и после неё. За то, что не опустил голову, не сложил руки и стал бороться! За то, что победил! За то…
– Это не я победил! – буквально рявкает он в ответ. – И вы все прекрасно это знаете. Благодарить за
Карла бросает в мою сторону нервный взгляд.
– Лео… – начинает она.
– Нет, не Лео, – снова перебивает её он. – Лея. Это сделала Лея – моя жена.
От напряжения у меня самой проблемы со зрением. От шока даже Карла перестаёт улыбаться. Сколько гостей собралось? Человек тридцать, а слышно даже, как океан гудит вдали.
Внезапно всю эту провокационную тишину нарушают демонстративно звонкие хлопки в ладоши – это Келли, он даже встаёт для пущей убедительности. А потом, я вижу по тому, как щурится, хмурится и пытается улыбаться его лицо, что и он тоже на эмоциях.
Кто-то ещё подхватывает его инициативу, затем ещё кто-то, и вскоре все начинают хлопать разом. Даже Карла. И она снова улыбается, хоть и делает это явно через силу.
Люди словно видят меня впервые. Неужели забыли Хэллоуин? Многие лица мне знакомы, я даже помню некоторые имена, а вот они все будто точно видят меня в первый раз. Разглядывают. Некоторые даже с интересом. А мне сквозь землю хочется провалиться, лучше бы всё было как было, я – невидимка, Лео и Карла в центре всеобщего внимания.
– Лея! Ну что ты там опять спряталась! – снова вещает в микрофон Карла.
Кошмар.
– Я не пряталась. Мне тут удобнее, вот и всё.
– Да брось!
Она направляется ко мне, все за этим следят, а я в таком напряжении и страхе, что боюсь в обморок упасть. У меня от нервов страшно начинают слезиться глаза, и Карла, конечно, спешит всех поставить об этом в известность.
– Ну-ну, только не плачь!
– Да я не собиралась, вообще-то, – честно и громко признаюсь.
Карла уже тащит меня к дивану под шатром – самые, очевидно, почётные места здесь. Она и Лео сюда зазывала перед всем этим представлением, но он упёрто остался стоять позади кресел и стульев.
– Лео! Не присоединишься к жене? – спрашивает его Карла, как только усаживает меня на диван.
Но он уже и так идёт к нам. Садится рядом.
– Лея, не подвинешься так, чтобы и я поместилась?
Мне, святой простоте, конечно же, на лету не сообразить, в чём подвох. В итоге, на двухместном диване мы оказываемся втроём, Лео, Карла и я… посередине. Наши бёдра вплотную, плечи тоже.
Снова вокруг гаснет свет, на экране мелькают кадры.
Это темноволосый малыш. У него карие глаза, похожие на две большие шоколадные пуговицы, но в их слегка миндалевидном разрезе уже легко угадывается Лео. Женская рука не просто нежно, а с особенной бережностью, с любовью, которая бывает только у матерей, гладит его по макушке, сползает на лоб и глазки, стараясь их закрыть. Вскоре очень нежный и мягкий голос начинает петь колыбельную на испанском языке, и малыш Лео усерднее сосёт голубую пустышку. Его глазки всё ещё открываются, когда материнская ладонь передвигается на макушку, но с каждым движением, с каждой строчкой песни делают это всё реже и реже, всё томнее и тяжелее становятся веки, его смаривает сон.
Мне кажется, Лео взрослый рядом со мной сейчас практически не дышит. Он и не говорит ничего, замер, и в том, как старательно скрывает свой взгляд, я угадываю желание спрятать все свои чувства.
На следующем видео Лео около трёх лет.
– Я не хочу сидеть с этим ядовитым отцом в магазине! – заявляет насупленно.
– Почему это отец ядовитый? – спрашивает женский голос, смеясь.