Ещё два часа после этого я хожу взад-вперёд, снова и снова повторяя про себя слова, которые каждый из нас произнёс, и всякий раз прихожу к выводу: я права! Так его, так! Пусть знает, кто он на самом деле, и как поступает. А ещё вот это вот нужно было ему сказать и вот это вот, и по итогу, если бы у Лео был шанс выслушать всё, что у меня накипело ему выговорить, ему пришлось бы слушать, не отрываясь, трое суток, не меньше.
Всю следующую ночь, и день, и ещё ночь, и день я продолжаю вести с ним всё ту же бесконечную дискуссию. Меня так лихорадит, что приходится взять отпуск за свой счёт – я не могу сосредоточиться даже на той рутинной бухгалтерской работе, где соображать вовсе не нужно. Я пребываю в зацикленной невменяемости. И только на третий день, меня отпускает достаточно, чтобы спокойно всё рассмотреть со всех сторон, поставить себя на его место и увидеть его мотивы трезвыми, а не взбешёнными от ревности глазами.
В этот же день я смотрю на себя в зеркало ванной и впервые за четверо суток до моего сознания добирается увиденное. Я выгляжу чудовищно. У меня вокруг глаз даже не тени, а синяки, серо-зелёные щёки втянулись, как у ведьмы. Натуральная ведьма.
Я ничего не ела. В угаре ни разу не вспомнила, что нужно питаться. Да, меня тошнило, но только в день ссоры, а потом никакой тошноты уже не было. Как я могла забыть про еду?
Мои мозги становятся, наконец, на место, и я начинаю себя уговаривать: всё в порядке. Ничего такого прям страшного не произошло: все пары ругаются, очень многие приходят в новые отношения с грузом и весом старых, это неизменно приводит к непониманию и стычкам. Да, я наговорила ему лишнего, но это наша самая первая ссора, и конечно, он не станет сразу же разводиться, он даст мне… нам шанс.
Да, он не любит меня как женщину. Пусть! Но после всего, что мы вместе пережили, наверняка у него есть ко мне чувства, как к близкому человеку, не могут же несколько слов перечеркнуть месяцы жизни вместе? Столько всего хорошего было, столько всего важного! Я помогла ему, в конце-то концов, хоть и некрасиво на это рассчитывать, конечно, но всё-таки…
Всё наладится, говорю я себе. Всё обязательно наладится. Он скоро вернётся и всё будет по-прежнему. Всё будет хорошо.
Я отвариваю себе брокколи в подсоленной воде, а аппетита совсем нет. Пока варю её только – меня уже мутит, но мне не до игрушек. Я жить хочу.
В итоге меня выворачивает прямо на кухне, и как назло, где пол деревянный. Лео делал его сам, сам же лаком покрывал. В ужасе, я даже забываю о том, что меня мутит – бегу в ближайшую ванную с полотенцем – мочить его. В процессе меня охватывает ещё больший ужас, что Лео уехал аж два дня назад и вот-вот уже должен вернуться. Что если он сейчас войдёт на кухню и увидит весь этот зелёный омерзительный ужас на своём дубовом полу? Я тру доски с остервенением. С таким усердием, что у меня даже живот начинает болеть. И с каждой секундой всё сильнее и сильнее, пока, наконец, меня не пронзает такая боль, что перехватывает дыхание и темнеет в глазах.
Последняя моя мысль: «Ну всё, хана мне».
Но нет, прихожу в себя, не знаю, правда, через сколько. Боль всё ещё ощущается сильная, зато тошноту, как рукой сняло. И я понимаю, что конец быстрым не будет – моё тело запланировало для меня длительную больничную агонию. Все, кто захочет, успеют со мной попрощаться и запомнить на весь остаток жизни мой жёлтый цвет лица.
Поднявшись с пола, я ощущаю, что у меня между ног мокро. Смотрю на джинсы – кровь. Месячные, что ли? Были же вот только недавно… А боль в животе, тем временем, усиливается, и находится она даже приблизительно не там, где печень.
Я пишу Лео, что мне плохо, и я хочу знать, когда он будет дома, потому что мне нужно в больницу. Жду минут пять, он не отвечает. Я снова пишу, говорю, что мне очень плохо, и он мне очень нужен. Не отвечает.
Уже через десять минут боль становится настолько сильной, что меня в момент приступа снова тошнит остатками брокколи. Мне уже, вообще, не до Лео. Боль такая, что я забываю не только, кто он такой, но и вообще, зачем он мне нужен. Всё, что я помню – номер 911.
Глава 26. Катастрофа
Описываю диспетчеру все свои симптомы и кровь, замочившую уже мои бёдра до середины, тоже упоминаю. Машина с парамедиками приезжает так быстро, что я даже не успеваю переодеться и собрать сменные вещи и документы для больницы. Осматривают они меня не так долго, как Лео – примерно с полминуты и сразу же везут в госпиталь. Там мне тоже не приходится ничего ждать: каталка, бокс, врач, УЗИ – всё это так быстро мельтешит перед глазами, что я не успеваю соображать. А потом в конце диагноз «срочная операция». Я думаю: «Что, неужели у них есть запасная печень, и мне вот прям так сразу сделают пересадку»?
– У меня отказала печень? – спрашиваю.
– У вас самопроизвольный аборт.
– Что? – уточняю ошарашенно.
– Патологическое состояние, в вашем случае угрожающее жизни, – объясняют мне, – поскольку у вас сильное кровотечение.