Не страшись урагана любви

Лаки долго смотрела на него, ее прекрасные итальянские ноздри трепетали и вздрагивали от дыхания.

— Ладно, я поеду, — наконец сказала она тонким напряженным голосом. — Но лучше уматываем отсюда и побыстрее.

— Ты меня предупреждаешь?— холодно спросил Грант.

— Да. Пусть Бонхэм перестанет трахать Кэти Чэндлер — Кэти Файнер — и заставь его побыстрее закончить ремонт. Я хочу убраться отсюда и побыстрее. Не могу я здесь и не могу с этими людьми. Все они больные. Кроме Рене и Лизы. Я тебя предупреждаю. Уезжаем. Или, возможно, я тебяоставлю.

— Слышу, — сказал Грант. — Откуда ты знаешь, что Бонхэм трахает Кэти Файнер?

— А ты откуда? У меня тоже есть глаза. Я тебе вот что скажу. Ты и сам ее когда-то трахал! Разве нет?

— Да, было, — сказал Грант и ухмыльнулся. Он ощущал, что это неприятная ухмылка. — Давным-давно. Ты возмущена? Ты?

— Нет, — сказала она и тоже ухмыльнулась, и тоже неприятно. — Я не возмущена. Я просто отмечаю, что я вовсе не безмозглая подстилка, как ты думаешь.

— Я не считаю, что ты безмозглая подстилка, — тихо проговорил Грант.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Что ты сама хочешь услышать, — ответил он.

— Я тебе еще раз говорю. Нет, я не трахала Джима Гройнтона! И именно так я всегда буду отвечать: нет. Нет, я не трахала Джима Гройнтона.

— Слышу, — сказал Грант и перевернулся.

На этот раз разговор закончился. И он так ничего и не узнал. Может, никогдаи не узнает.

На следующий день рано утром, пока Лаки спала (снова на своей половине большой кровати), Грант встал и спустился вниз, откуда и позвонил Бонхэму.

— Я хочу с тобой встретиться, Эл, — властно сказал он. — Немедленно.

— Эй-эй, — спокойно ответил Бонхэм с другого конца провода. — В чем дело?

— Поездка может не состояться, вот в чем дело. А если поездки не будет, не будет и моего долга, вот в чем дело. Теперь, черт подери, приезжай.

На другом конце провода возникла долгая пауза, казалось, она будет длиться вечно.

— Ладно, — спокойно откликнулся Бонхэм. — Еду.

Когда он приехал в испачканной краской рабочей одежде, Грант повел его выпить в пустой бар.

— Я не знаю, что с тобой, — сказал он, — и это не мое дело...

— Что ты имеешь в виду, «что со мной»?

— С тобой и Кэти Файнер, вот что я имею в виду. Но это не мое дело. А вот то, что ты не готовишь шхуну, это мое дело, а ты должен. Если шхуна не будет готова уйти завтра или, самое позднее, послезавтра, я уеду отсюда, Бен и Ирма уедут со мной. И у тебя останутся только твой друг хирург и Кэти Файнер. — В самый последний момент он решил, не очень понимая, почему, не угрожать долгом.

Бонхэм пристально смотрел на него, и довольно холодно, подумал Грант. Затем медленно отпил из стакана. Грант никогда с ним так не разговаривал, и было ясно, что он застал Бонхэма врасплох.

— Должно быть, это очень важно, — холодно сказал Бонхэм, — то, что заставило тебя решить так быстро ехать.

— Почему я хочу уехать, это мое дело, только мое, — ответил Грант и увидел, что холодный взгляд Бонхэма стал проницательным и задумчивым, но все равно продолжал. — Я думаю, ты пренебрегаешь работой. Меня не интересует, почему. Но если, самое позднее, послезавтра мы не выйдем, я уезжаю. Если ты помнишь, у меня репетиции в Нью-Йорке, — несколько смутившись, добавил он.

Бонхэм молчал. Он снова медленно и задумчиво отхлебнул из стакана. Грант никогда раньше с ним так не разговаривал. До сих пор Грант уступал. Бармен Сэм тактично улизнул подальше. Когда Бонхэм наконец заговорил, в голосе у него была холодная решимость.

— Хорошо. Мы сможем плыть завтра. Но поздно. Выйдем на закате, перед самым закатом, в ночь. Мы должны быть на островах Нельсона в четырнадцать тридцать следующего дня, сможем осмотреть Джорджтаун и начнем нырять. О'кей? Тебя устраивает?

— Прекрасно, — живо откликнулся Грант. — Хотелось бы, чтобы ты сказал это пару дней тому назад. — Он энергично добавил: — Или три дня. — И снова добавил, еще больше смутившись: — Или четыре.

Бонхэм опять пристально посмотрел на него.

— Внутри шхуны работы оказалось больше, чем я ожидал.

— Плевать, — ответил Грант, — раз мы можем уехать тогда, когда ты говоришь.

— Можем, — сказал Бонхэм. — Ты только об этом хотел поговорить?

— Да, это все. Пока, Эл, — проговорил Грант, немного смягчаясь. Но Бонхэм, кажется, не принял уступки.

— Увидимся, — лаконично ответил он.

И при таких обстоятельствах начинается недельное, а то и десятидневное плавание! Да еще в тесноте! Черт, неожиданно подумал он, теперь даже не может быть и десяти дней, раз хирург должен вернуться в Га-Бей одиннадцатого. О чем, интересно, думаетБонхэм? Грант еще выпил, а потом вернулся наверх, где Лаки уже встала и оделась. Сказано было так много, что лучше было не разговаривать. И он молчал. Демонстративно.

— Нет, я не трахалась с Джимом Гройнтоном! — горько проговорила Лаки.

— Завтра вечером мы уплываем на острова Нельсона, — перебил Грант.

— Вечером! — возмущенно откликнулась Лаки. — Ночное плавание под парусами, или как там это называют? Иисусе! И на старом незастрахованном корыте!