Не страшись урагана любви

Лаки не проснулась, и вид у нее был вполне умиротворенный, как будто она уснула навсегда. Он не прикоснулся к ней и не попытался ее будить, не совсем понимая, почему, он этого боялся. И он вышел в гостиную. Горел только ночной торшер, да и то бесполезный при такой луне. Раньше он никогда в жизни не видел так ясно и отчетливо все вещи,как будто все они были отдельными и несопоставимыми мирами, а не вполне логично соединенными предметами в той же самой комнате. У немо неожиданно и без всяких причин возникло то же чувство, которое возникало в раннем детстве, когда ему говорили, что он поступил очень плохо. Он прошел на кухню.

На кухне, где было только одно крошечное оконце, прикрытое уродливой занавеской, он был вынужден включить свет. В глаза сразу же бросилась раковина: две тарелки из-под спагетти, две салатных тарелки, два фужера, три бокала. Все оставили утренней прислуге. Он так яростно рванул дверь холодильника, что она отлетела от стенки и ударила его по суставам, но он даже не выругался. В свете внутренней лампочки холодильника он увидел огромное блюдо со спагетти и соусом и, конечно, все обычное барахло: пиво, виски, кока-кола, засохший кусок старой салями. Все вместе и каждый предмет в отдельности выглядели так, будто он никогда раньше их не видел. Грант неожиданно ощутил жуткий голод и, одновременно, тошноту, неспособность жевать.

Пересилив себя, он достал тарелку и вилку и глотал холодные спагетти и мясной соус, пока не набил желудок. Затем он поставил тарелку обратно, выключил свет, вернулся в залитую лунным светом гостиную, достал полную бутылку виски и сел, прихватив бутылку содовой. Он пил почти чистый виски, пока не напился, не забалдел, не набухался так, чтобы вернуться в постель с надеждой заснуть. На это все равно понадобилось некоторое время.

Все виды ужасных мыслей пронеслись в голове, по всему телу, пока он пил терапевтический виски. Страх, ужас, ощущение полного идиотизма, боязнь кастрации кипели в нем, и вскоре слились в какую-то цельную и неразделимую адскую подливку. Пылающая ревность ранила больше, чем раньше, ранила до крика. Но он не собирался кричать. И все старые полуоформившиеся, полуосознанные мазохистские фантазии мгновенно исчезли во вспышках реальной возможности. Он ее убьет.Нет, конечно, не убьет. Наконец он почувствовал, что достаточно напился и пошел спать. У постели он остановился и какое-то время снова смотрел на Лаки, как она спит в зеленоватом лунном свете на своей половине сдвинутых вместе кроватей, разметав по подушке золотые волосы цвета шампанского. Какая она красивая.

Может, она

несделала этого? Но тогда почему она его не разбудила?

Утром он твердо решил ничего не говорить. А Лаки, что было достаточно странно, неожиданно проявила по отношению к нему любовь, какой не выявляла, наверное, с самых первых встреч в Нью-Йорке. Еще до того даже, как они полностью проснулись, она сама, по своей воле, пришла к нему в постель, чего она почти никогда не делала даже в наилучшие времена. А когда они встали, выпили кофе, то еще раз занялись любовью. Потом оделись, спустились вниз и, встретив Бена и Ирму у бассейна, проболтались вместе с ними до обеда. Она еще в номере сказала, что не хочет сегодня днем выходить на катамаране, а хочет после обеда поваляться с; ним в постели. «И я тебе обещаю, ты не пожалеешь», — прошептала она. В постели она прижималась к нему, как испуганный ребенок; на лестнице она взяла его под руку, сжала и сказала: «Мне много времени понадобилось, чтобы избавиться от этого. И не думай, что я не знаю, каким терпеливым ты был. Но все это теперь прошло». Потом она добавила: «И не забудь про полдень». Грант жадно слушал. Неужели она могла бы так обращаться с ним,

если бы в эту же ночь наставила ему рога с Джимом Гройнтоном? Именно о таком примирении он мечтал с самого начала их ссоры. А потом сердце у него надолго абсолютно замерло, когда он подумал, что если она наставила ему рога, то, может, именно так и должна была действовать, испытывая чувство вины. Она готова была даже бросить его из-за Кэрол Эбернати, а теперь у нее появилось чувство вины и страха, она пытается это скрыть, компенсировать. Но, господи мой Боже, разве это не очевидно до чертиков? И она может быть так наивна? Вряд ли.

— Почему ты не разбудила меня вчера вечером? — спокойно и как бы невзначай спросил он, когда они спустились с лестницы. Бен и Ирма сидели у бассейна и махали им.

— Ты был таким уставшим, дорогой, — ответила Лаки. — И я подумала, что тебе лучше выспаться. Вид у тебя был такой разбитый.