— Ну да, и обидел меня, — ответила Лаки. — Но все кончилось, Я хочу позабыть все это. Проехали. И я поняла, что ты, дорогой, мне очень нужен. — Она начала щекотать его, где нужно.
Грант молчал. Мысль о том, о другом, безликом мужчине — это уж слишком. А Хант Эбернати думал так? Но Хант и Кэрол к тому времени уже несколько лет не занимались любовью. Через секунду и он начал щекотать Лаки, где нужно. Как, почему, когда она
Он снова наблюдал, теперь
Но он не мог остановиться, он был убежден, что это должно обнаружиться. Позднее он удивлялся,
Он дождался, пока они пришли в номер. После того как обнаженная Лаки скользнула к нему в постель и начала его обнимать (едва ли не с отчаянием, как показалось Гранту), он снова заговорил.
— И все-таки я не понимаю, почему ты вчера меня не разбудила, — сказал он.
— Я все тебе сказала, дорогой, — пробормотала у его плеча Лаки.
— Но это ничего не объясняет, — настаивал Грант. — Если, конечно, ты не хотела остаться наедине с Джимом Гройнтоном.
Лаки отпрянула и приподнялась:
— Что?
— Ты слышала.
— Для чего бы я захотела остаться наедине с Джимом Гройнтоном?
— Для чего? Ради бога, как-то вечером ты прямо и резко спросила, не хочу ли
Голос Лаки перестал быть нежным и любящим.
— Но тогда ты меня смутил своими словами при нем и при всех о том, что он в меня влюблен.
— Но это так. Это так и есть.
— Да, — ответила Лаки. — Так и есть. И я тебе скажу больше: он просил меня бросить тебя и выйти замуж
— Нет, но могла. Я спрашиваю, так ли это.
— Ты думаешь, что я могла бы это сделать? Да еще здесь, при тебе?
— Да, думаю, это могло быть. Ты злилась на меня с тех пор, как я рассказал тебе о Кэрол Эбернати. Так что ты могла бы сделать это. Ты могла выйти. Выйти с ним куда-нибудь. Я бы никогда не узнал. — Образ безликого мужчины и Лаки — вместе, обнаженных, обнаженных и делающих такие вещи — не мог исчезнуть из его сознания.
— Ты думаешь, я бы могла делать это с ним, а потом быть с тобой такой, как сейчас?
— Да, думаю, могла бы. Если обнаружила, что это было не очень хорошо, и обнаружила, что все-таки любишь меня, и ощутила чувство вины и страха. Да, я так думаю.
— Я думаю, что
— Ты же сказала, что он просил выйти за него замуж, — точно так же холодно ответил Грант. — Что ты ему ответила?
— Я сказала нет. Что я люблю своего мужа.
— Я прошу тебя сказать мне только то, что ты не трахала его вчера вечером, вот и все.
— Ладно. Скажу.
— Тогда как я узнаю, что ты не лжешь?
— Никак. Никак, понятно? Просто не узнаешь. У тебя будет только мое слово, и только это у тебя и будет. Ха-ха, сучий сын. Нет, я не делала этого. О'кей?
— Я бы мог у него спросить, — услышал Грант свои слова.
— Он бы не сказал, — ответила Лаки. — Если бы это было.
— Если бы это было... — начал Грант.
— Что бы ты сделал? Вот что я тебе скажу, мистер Хитрожопый, мистер Хитрожопый Педик, — я клянусь, что так и думаю, — вот что я тебе скажу. — Она уже выпрыгнула из кровати, надела халат и хладнокровно завязывала пояс. — Я не поеду в это проклятое сумасшедшее путешествие. Так случилось, что я все еще люблю тебя, неважно, что и как, и я не уверена, что ты заслуживаешь того, чтоб я тебя любила. Но я тебя люблю, и я не поеду в это безумное путешествие на корабле, который нельзя застраховать. Я вернусь в Нью-Йорк и буду тебя ждать; или останусь и буду ждать здесь (но я знаю, ты бы этого не хотел); или я поеду в Ганадо-Бей и подожду тебя в отеле; я поеду даже в Майами и подожду тебя там в отеле. Но я не поеду в ваше чертово путешествие.
— Ты поедешь, — сказал Грант. — Ты моя жена, и ты поедешь со мной в это путешествие. Или...
— Или что?
— Или ты не моя жена. Все просто. Я исчезну. И ты никогда меня не увидишь. И не получишь от меня ни гроша. Я лучше в тюрьму пойду.