Не судьба

В начале октября Оля решилась снять внутриматочную спираль. «Мы и так затянули, — говорила она, — в будущем году мне тридцатник стукнет, а лучше от этого я не стану. Пусть меня тоже рожали поздно, но тогда и время и родители другими были. Тоже второй брак, кстати, как у нас с тобой».

Я кивал, вот странно, внутренне вовсе не настроясь на первенца, все одно, готовился к событию, сам не сознавая, как и что произойдет — и с Олей и со мной. Как пройдет беременность, роды, как я вообще встречу своего сына, почему-то не сомневался, что это первым родится сын. Я еще говорил что-то о второй девочке, но кажется, сам не понимал, что несу. Оля уж точно раскусила. Готовила меня хотя бы к первому потрясению.

— Время конечно, не лучшее, — соглашался я. Оно и верно, с сентября в городе ввели талоны на стиральный порошок, а с января будущего года планировали перевести из дефицитной категории в талонную колбасы, сливочное масло и, пока не наверное, муку. Вопрос еще решался. Тем более, что мясо все равно стало не достать даже по талонам, видимо, переместилось на рынок, хотя и там кроме голяшек и суповых наборов похвастаться торговцы ничем не могли, а из круп пока еще можно было спокойно купить перловку, дробленый рис или «Артек» для голубей. Зато норму выдачи сахара срезали в очередной раз, уже который доведя ее с изначальных трех килограммов до полутора. Срезали и растительное масло, до литра в месяц. Как говорили, мера временная, Агропром все решит. Не больно верилось.

— Время не лучшее, — кивала и Оля, — но если ждать, так вообще не дождаться можно. То одно будет плохо, то другое. И сами не молодеем.

И покусывая губы, смотрела на меня. Для нее обстоятельство наших лет все еще оставалось болезненным — ведь она на два года старше, а потому всегда волновалась, когда решалась на что-то серьезное, связанное не только с ней, сколько с ее возрастом, вернее, с нашей разницей.

— Значит, займемся сегодня же, — согласился я. Она слабо улыбнулась. Но возражать не стала, напротив.

Как не возражала и в последующие дни и недели. Странно, что ничего не выходило, мы не просто старались, мы были настойчивы, целеустремленны, деловиты, даже… странно все это звучит, но настрой у нас присутствовал именно как у комсомольцев, прокладывавших железную дорогу, скажем, как у Павки Корчагина — о котором нам в далеком еще детстве рассказывали воспитатели детсадов.

Но не выходило. Оля несколько раз, почему-то всегда одна, ходила в консультацию, возвращалась тихая, смурная, ничего не говоря, уходила к себе, вернее, оставалась в спальне, выгоняя меня в гостиную, где я слонялся меж окном и дверью, не зная, ни что делать, ни как подойти. И это тоже смущало. Ведь мы уже почти два года женаты, вроде должны найти друг к другу подходящие ключики на все случаи жизни, вроде и находили. Вот только к этому замку требовалась особая отмычка, а ее…

Я подошел к Оле, она плакала тихонько, как верно и вчера и за неделю до этого. Погладил ее голову, солнышко не повернулась, притянул к себе. Поупиравшись, Оля наконец, подалась. Прижалась и неожиданно попросила прощения.

— Я ничего не говорила. Сама виновата.

— Почему? Тебе что-то в женской консультации…

— Нет, там… там тоже, но не то. Понимаешь, я давно хотела сказать, но не решалась. Как ты, когда… нет, я сильнее не решалась. Стыдно, что не говорила, не должно быть секретов у нас, не должно, так, да? — зачем-то она спрашивала. Я кивнул, понимая, что Оля меня не видит, уткнувшись в плечо, ждет ответа. Впрочем, поняла и по движение мышц. — Все верно. Понимаешь, я… я боюсь.

— Но ведь раньше…

— Нет, конечно, не понимаешь. Я ведь всего не рассказывала.

— Вообще не рассказывала.

— А ты не настаивал. Прости, наверное, надо, а я сама все прятала, держала… додержалась. Еще раз прости.

— Не надо, солнышко.

— Надо, — ее перетряхнуло, Оля подняла голову, мы, наконец-то встретились взглядами. — Я все то время вспоминаю, когда ребенка потеряла, первого. Сейчас ему уже десять лет должно исполниться, в следующем году. Я все его вспоминаю, мне казалось, должен родиться мальчик, — она замолчала, тут же перебив себя, продолжила: — Я чушь какую-то несу, а ты молчишь, слушаешь.

— Солнце, я ведь ничего не знаю. Ты всегда молчала на эту тему.

— И молчу. Не получается рассказать, поделиться. Переложить на тебя хоть немного своей ноши. И это тоже дает новые поводы для страха. Ведь тогда… мне все время кажется, что случившееся тогда обязательно повторится сейчас, с тобой.

— Милая, я ведь совсем другой.

— Да, я знаю, я убедилась. Я во всем не сомневаюсь, кроме вот этого. Меня так сильно ударили, что я дую на воду вместо молока, да, глупо, пошло. Никак не получается.

— Знаешь, солнце, давай так. Вот появится у нас мальчик, или девочка…

— Ты сам говорил, мальчик.