И он предложил другое. Он смотрел на Шуру с крестом на груди и громко говорил: «Герой, герой!.. — И, проходя мимо нее к двери, полушепотом одной ей: — А девкой был бы краше!..» И зал взрывался, как по команде, все пятьсот спектаклей, в которых сыграл роль Кутузова покойный Александр Евгеньевич, и во всех остальных спектаклях, которые играют теперь актеры, наследовавшие ему в роли. Эта «отсебятина», радостно принятая залом и утвержденная автором, была превосходна, так как в ней главное «зерно» пьесы. Конечно, не всегда бывает так. Кто спорит: актерские вольности с текстом могут быть и безвкусны и разрушающи для целого пьесы. Но ничего нет бессмысленней авторской спеси, упрямо держащейся за букву текста.
Чтобы быть справедливым, я должен здесь назвать и других исполнительниц роли Шуры Азаровой, которые играли талантливо и увлекали зрительный зал.
К сожалению, по обстоятельствам военного времени я не видел Е. Юнгер, самую первую мою Шуру. Театр комедии сначала играл в блокированном Ленинграде, потом на Кавказе и в Таджикистане. Когда он вернулся в Ленинград, спектакль уже распался. Преемницей Юнгер в Театре комедии через пятнадцать лет стала безвременно ушедшая, вскоре из жизни ЛЛюлько. Она в заново поставленном режиссером М. Чежеговым и оформленном художницей Т. Бруни спектакле создала образ чистый и какой — то особенно нежный. После ЛДобржанской прекрасно играла Шуру также безвременно умершая Л. Фетисова в возобновленном спектакле ЦТСА. У нее был свой образ Шуры, и ее несколько более прямолинейный, но необыкновенно темпераментный юный корнет Азаров очень нравился зрителю. Побив, кажется, все рекорды сценической жизни спектакля на периферии, шла «Давным- давно» в тамбовском театре, где около ста пятидесяти раз сыграла мою Шурочку Т. Еремеева, еще в годы войны. Теперь мы уже много лет видим Еремееву на сцене Малого театра. И я горжусь, что ее первым большим успехом была героиня «Давным — давно». Помню, когда она только начинала играть эту роль, мы обменялись с ней письмами, и меня поразило, как она верно угадала все подступы к роли и всех моих «муз», которые стояли над колыбелью пьесы. Необыкновенно привлекательной и обаятельной Шурой была А. Смолярова в спектакле киевского Театра имени Леси Украинки. Было бы несправедливо не вспомнить Т. Карпову, с задором и удалью заменившую М. Бабанову в «Питомцах славы» Театра Революции. В спектакле Большого драматического театра в Ленинграде, поставленном уже покойным П. Вейсбремом, отлично и ярко играла ее однофамилица, на редкость талантливая, но, к сожалению, рано оставившая сцену З. Карпова. Если я не упоминаю здесь кого — либо из других прекрасных исполнительниц Шуры Азаровой, то не по забывчивости, а потому, что мне просто не повезло и не пришлось их увидеть.
Зато мне очень повезло с Л. Голубкиной: она в этой роли, как говорят в спорте, сделала «дубль» — сыграла Шуру Азарову и в кино и в театре. Если еще не вывелись театралы, какими были мы в юности, которые смотрят не только премьеры, а стремятся увидеть полюбившихся актеров и через некоторое время после премьеры, и не один раз, то те, кого Лариса Голубкина впервые пленила в фильме «гусарская баллада», должны признать, что сейчас, через десять лет, она стала играть в спектакле ЦТСА — в том самом, знаменитом поповском спектакле — лучше, глубже. Тогда, в 1962 году, она еще только кончала ГИТИС и была совершенно неопытна. А теперь за ее плечами много ролей, сыгранных на драматической сцене, и Шура ее выросла, но — удивительное дело — не стала старше. Я очень рад, что Л. Голубкина не осталась только в кино, хотя приглашали ее сниматься, как говорится, нарасхват, а вернулась в наш старый и вечно молодой театр, — рад за нее и рад за себя. Актеры меня поймут. Авторы — тоже.
А ДЕ — ХМУРЫЙ ВОЛШЕБНИК
Перепечатанная на машинке рукопись стихотворной пьесы втрое толще пьесы прозаической: ведь стихи печатаются столбиком и имя персонажа принято по многовековой традиции помещать не на той же строке, где идет его текст, а в середине страницы строчкой выше.
А пять экземпляров занимают неправдоподобно много места.
Кажется чудом, что эту гору рифмованного текста написал сам. Чудом или безумием. Не могу сказать, что я тогда был способен видеть в пьесе какие — нибудь недостатки, как, впрочем, и достоинства. Мое мнение о ней полярно менялось при каждом перечитывании: то мне она безоговорочно нравилась, то я впадал в отчаяние.
Но, так или иначе, героическая комедия в стихах «Давным — давно» уже существовала независимо от моих настроений и была к ним устойчиво безразлична.
Впервые отдав ее в чужие руки, я испытал странное чувство сиротливости и брошенности.