Не царское дело

Не буду утомлять вас деталями, но из некоторых писем стала известна совершенно фантастическая информация. Такую фамилию — Юдолин — вам доводилось слышать? Нет? Я так и думал. Дмитрий Борисович Юдолин был известным коллекционером-филателистом. Марки он начал собирать еще до революции семнадцатого года, и в середине тридцатых годов в его коллекции насчитывалось немало редчайших экспонатов. Были у него и «Саксонские тройки», и знаменитая «Тифлисская уника», и первые раритеты СССР, и «Бычьи головы». Поговаривали, что в его коллекции имелся даже «Желтый трескиллинг», а это сегодня самая дорогая марка в мире. В конце тридцатых годов над Юдолиным нависла угроза ареста. И не просто ареста — он знал, что живым его из тюрьмы не выпустят. Дело в том, что на его знаменитую коллекцию положил глаз один из приближенных Берии.

Но каково же было всеобщее изумление, когда после ареста Юдолина у него дома не обнаружили самых ценных марок. Они исчезли. Дмитрий Борисович сгинул в сталинских лагерях и унес тайну с собой. Исчезновение его коллекции все эти годы волновало филателистов. Мы с Мишей тоже пытались найти ее следы, но — увы! — безрезультатно. И вот из писем, которые случайно обнаружил наш знакомый, выясняется: Юдолин, чтобы спасти жемчужины своей коллекции, придумал игру в почту. В нее он играл с детьми своих друзей. Дмитрий Борисович был почтальоном, а ребята поочередно — директором почтамта. Раз в неделю Юдолин выходил прогуляться на бульвар и передавал им конверты с письмами, а они должны были тщательно хранить их и потом, когда будет накоплено достаточное количество, отправить по адресу, который указан на конвертах. На конвертах, как вы поняли, были наклеены в числе обычных, почтовых, те самые редчайшие марки.

— И почта могла их пропустить? — удивилась Настя, слушавшая рассказ очень внимательно.

— Понимаете, если на конверте было наклеено достаточное количество знаков почтовой оплаты, то приклеенная где-то сбоку марка вряд ли обращала на себя внимание. К тому же марки просто могли лежать в конверте. Или он их приклеивал внутри. Я не знаю.

Юлий Яковлевич немного помолчал, потом продолжил:

— Когда мы узнали об этом, Миша прямо как с ума сошел. Он бросил все, стал копаться в архивах, разыскивать приятелей Юдолина, выяснять судьбу их детей, внуков. Я посчитал это утопией, поэтому мы с ним и рассорились. И вот теперь мне кажется, что Миша все-таки нашел. Либо тех, кто отправлял, либо тех, кто получал эти письма.

***

— Объясни, что ты там парила про Розовую Гвиану и Голубой Маврикий? — спросил Крутов, выходя на улицу.

— Да было бы тебе известно, так называются одни из редчайших марок на планете. Британскую Розовую Гвиану еще зовут «Принцессой филателии». Я даже не знаю, сколько она сейчас стоит. А за Голубого Маврикия можно выручить порядка пятнадцати миллионов долларов.

— Нет, это же надо — меня так обозвать! Никакой другой редкости для меня не нашлось?

— Ладно, не ворчи. Конечно, можно было тебя назвать Черный пенни, но эффект был бы не тот. И вообще, победителей не судят. Конечно, я несла полную ахинею. Но весьма специфическую, уху настоящего филателиста приятную. А как еще, скажи на милость, можно было остановить бред этого Юлия Яковлевича? Только другим, еще более серьезным, бредом. Но ведь сработало!

— Ладно, молодец, — согласился Крутов. — Но ты поняла, куда дует ветер?

— Чего тут понимать? Видимо, этот Прудковский докопался в своих изысканиях до Пчелки или каких-то ее знакомых. Но, скажи на милость, откуда он узнал про ее смерть? Про то, что она все свое имущество завещала мне? Ему что, как и этим любителям предсмертных писем, тоже некто неизвестный рассказал?

— Пока не знаю, — сказал Крутов, садясь в машину. — Но этот вопрос — ключевой. Такое впечатление, что кто-то искусно дирижирует этим разноперым оркестром. Хорошо бы еще нам знать цели дирижера.

— Интересно, почему полиция до этого не докопалась?

— Шутишь? Для этого надо было шерстить филателистов, выискивать свидетелей. Зачем им это нужно? Тем более Юлий Яковлевич в ближний круг Прудковского не входит, и до него очередь может вообще не дойти. Когда я расспрашивал филателистов, они и то не сразу припомнили о нем. Говорю тебе — проще списать на случайное убийство. Хорошо, приехал бы следователь к этому Юлию Яковлевичу. И либо сразу отправил его в психушку, либо после ухода от него повертел бы пальцем у виска. Да еще и Прудковского объявил бы сумасшедшим. По принципу — скажи мне, кто твой друг. В общем — разборки между психами.

— Как думаешь, эту линию расследования можно считать отработанной?

— Почему? Выясним, кто убийца, тогда — да. А пока имеем что? Лишь предполагаемый мотив. Если безумный Юлий Яковлевич рассказал нам все, что знал, можно предположить следующее. Прудковский действительно напал на след исчезнувших раритетов. Однако кому-то не понравилась его активность. Не исключено, что нынешний владелец не захотел расставаться со своими сокровищами, а Прудковский стал настаивать или даже угрожать.

— Но ко мне он зачем приходил?