Не ум.ru

Потом я, помню, все еще в счастливом неведении о присутствии в доме чужака, мыл руки. По одной. Надо же было чем-то опираться на умывальник. Это заняло время. Когда щелкнул выключателем и вошел в освещенную комнату, кошка уже по-хозяйски устроилась на моем рабочем столе. Она завороженно, не моргая, смотрела на хомяка. И было в этом пристальном взгляде столько кошачьего откровения, что я сделал для себя засечку на памяти: поэкспериментировать однажды с гипнозом еды. Додумывать, чего именно мне бы следовало возжелать напряжением мысли от колбасной нарезки, мне было лень. А был бы трезв, определился бы сразу: вкуса.

Вольф Мессинг из кошки был никакой, а возможно, на хомяков ничьи чары не действуют. И даже самые одаренные носители тайного дара против них бессильны. Хомяки – натуры не слишком утонченные, хоть и не простаки. Проза Уильяма Гибсона им не по мозгу, как аранжировки Кейко Мацуи – не по ушам. А вот кошачьи когти хомяков вполне могут впечатлить. Когти на них действуют. Когти – да. Чары – нет.

У людей, к примеру, всё не так. У нас всё в обратной последовательности: сперва чары, когти потом. Особенно если речь о браке, карьере или вербовке. Однажды моя бабуля заметила, протирая слабовидящими глазами экран со шпионским боевиком:

– И чего это они все по зиме вербуют, когда Вербное воскресенье весной?

Хомяк быстро-быстро уминал за обе щеки высокомерно «неоприходованную» в течение дня еду. Опасался, бедняга, что кошка явилась за провиантом. Правильно опасался, однако незначительно заблуждался в пустяковых нюансах, оттенках, то есть кошачьих вкусовых предпочтениях. Меня кошка и взглядом не удостоила, лишь дрогнула хвостом коротко и нервно. Это все, на что я, с ее точки зрения, вправе был рассчитывать. В своем собственном доме!

– Исчезни по-быстрому, а? – посоветовал я ей для начала по-деловому и сдержанно.

Однако животное по-прежнему меня игнорировало, как боль в горле дурацкие полоскания. Я сдержался, нарочито безразлично пожал плечами и слегка неуверенно продефилировал на кухню. В конце концов, кошка была далеко не первой в этой жизни, кто пропускал мимо ушей мои советы, а тем более пожелания. О просьбах и предложениях вообще молчок. К тому же решетчатый замок, в котором отчаянно, через силу, как солдат-срочник, пировал хомяк, был неприступен и более крупным хищникам. Например, чрезмерно любопытному и столь же навязчивому в части знакомств лабрадору одного моего знакомого. Правда, пес на стол не запрыгивал, хватило ума; лабрадоры, говорят, настоящие «сократы» среди собак. Он быстренько пораскинул шкодливыми песьими мозгами, водрузил передние лапы на стол, и вот он, хомяк, как на ладони. Ткнул раз носом клетку в потешном подпрыгивании на задних лапах и… невольно отодвинул предмет изучения на недоступное для себя расстояние. «Вот так настоящие псы избавляются от ненужных искушений. Учитесь, убогие!» – нашелся он почти мгновенно, гордо оглядел собрание людей и со вздохом улегся в ногах у хозяина.

А кошка… Что кошка? Пусть наживает себе на здоровье язву желудка, если ей так нравится. Язву себе на здоровье…

У меня в армии был сослуживец. Один взвод делили. Так он с первого дня мечтал заболеть. Только не фигней какой-нибудь легко излечимой, а чем-нибудь “XO”, если с коньяками ровнять. Чтобы поскорее домой вернуться. Кто-то ему насоветовал, как язву желудка заполучить с гарантией: подолгу и пристально смотреть на еду, когда нестерпимо голоден. Мол, в два счета госпиталь обеспечен. Два пальца об асфальт. А там – полшажка до комиссии и вожделенный штамп в военном билете: «В мирное время не годен…» «В мирное…» – повторил я тогда про себя молитву слабака-собрата и подумал, что в мире иллюзий дураку рай. Как же это было чертовски давно.

Поскольку чувство лютого голода у солдата всегда на страже, парень неизменно таскал в кармане размятый хлебный мякиш величиной с небольшую картофелину и каждую свободную минуту тоскливо в него всматривался. Словно в суть молекулярного строения проникал. Только лицо его не светлело, как следовало бы ожидать при неожиданном, новом понимании давно привычного, а становилось страдальческим и отрешенным. Никто ни секунды не сомневался: вот она, язва, уже на подходе. Все так думали, а посвященных был пруд пруди, весь взвод. Скептиков не было. Даже лютые старослужащие парня не трогали. Если и приставали, то с пустяками: сапоги сержантам надраить, воротничок подшить… И спорили на масляный паек бойцов-первогодок в надежде угадать, сколько «язвеннику» осталось до госпитальной койки.