Не ум.ru

Один мой шаг так или иначе нерачительно скрыт от глаз неравнодушно приникших к окнам сограждан. Виной тому кургузый и засыпанный поверху всякой отслужившей срок гадостью козырек. Он тяжелым обрубком нависает над подъездом и временами будит во мне целый сонм опасений, гораздо более драматичных, нежели непредсказуемый лед на крыше и сосульки по ее краю. Потому что бетонный козырек предсказуем, он, если что, не промахнется. Пока же из-за него на людях, даже если мельчить, мне остается шагнуть не больше шести раз. Зато на все оставшиеся, неторопливые, до мелочей рассчитанные, отрепетированные перед зеркальцем для бритья шесть шагов я – звезда! Можно уже никуда и не ездить, честное слово. Там, куда, тем не менее, меня доставят, в самом деле интересного мало. Если отвлечься от обильной и разнообразной кормежки с перерывами на велеречивые тосты, в которых я при всем желании, несмотря на приподнятую знатным хмелем самооценку, не узнаю себя. По правде сказать, и не пытаюсь узнать. Слушаю невнимательно. Только лицом. Все внутри занято другим делом. Меня интригует, сколько в месяц выписывают лакею, ряженному в ливрею от-кутюр, что пасется за моим стулом, больше напоминающим трон. Мне кажется, что за половину его вспомоществования я бы с легкостью за годик-другой дописал свой роман, который в общем-то никому не нужен. Признаться, мне самому он уже опостылел. Как заношенная до дыр идея. В них, в дыры, утекли задор, нерв, смысл… С таким настроением 25-го дня осеннего месяца затерянного в истории мрачного года петроградские большевики прошли бы себе лениво, без всякой заносчивости, скорей уж в недоумении, мимо телеграфа, вокзалов, госбанка, от Зимнего вообще отвернули бы – «Чего нас вообще по такой погоде на улицу понесло?» – и разбрелись малоценными компашками по домам, по бабам и кабакам. Как же это было бы славно. Кстати, вот дельная мысль: как минимум один роман я могу завершить без всяких денежных вливаний. И даже без особых трудов. Это будет роман с литературой. Однако же сила инерции свойственна любому движению под гору. Ну и память, что из собственнических побуждений предпочитает время от времени думать о своем носителе не по заслугам комплиментарно, тем самым взывая к жизни почти утраченные иллюзии. Так и хочется сравнить ее за это с виагрой. Левой, поддельной, поскольку речь об иллюзиях.

Нет, я ни разу не позавидовал прислуживающему мне лакею. Так раболепствовать я бы не смог ни за какие блага. Однако время от времени невольно уважал его за дар грамотного постижения правил жизни, в которую довелось явиться. И посмеивался, подвыпивший, сам над собой: «Вот оно – курьезное двуличие самовозвышения». Еще бы понять, о чем это.

51

Чужую семью, где я свой и гость, обычно в два счета утомляет нужда искать общие темы для непринужденного разговора. Мы вязнем в насмешливо недоброжелательном обсуждении телепрограмм и их ведущих. Но телевидение позорно однообразно, каналы уныло повторяют друг друга, степень убогости регулируется бюджетом, и только истеричный или саркастичный вопёж о правде, которая всегда на нашей стороне, повсюду равен по силе и непреклонности. Эдакий пропагандистский госстандарт. Словом, наш запал похваляться чуткостью обонятельных рецепторов иссякает излишне быстро. Слава богу, быстрее, чем запас нормативных эпитетов, обстановка категорически не располагает к вульгарности. Главного постановщика медийного шоу мы щадим, аккуратничаем на его счет. Делаем вид, что не по его прихоти нам недавно еще расцарапанный до крови мозг конопатят дерьмом и патокой. В зависимости от того, о чем речь. Но мозг от этой смеси не выздоравливает, наоборот – мертвеет, ему кровь важна, сахар с говном для него не пища – заплаты. Но.

Это очень важное место. «Но» в родном языке – сочинительный противительный союз. «Пишу с отвращением», я бы так пояснил. В чужом языке, японском, это жанр драматического искусства. А в чужом искусстве – кино, снятое Робером Лепажем. В моем же сознании «но» – граната на ниточке; порох хорошо бы подмокший на полке дуэльного пистолета; совсем незначительное уточнение: не у меня, у меня порох сухой; не подхожу… Кому? Куда? К чему? Это неважно.

«Неприменим».

«Неприспосабливаем».

«Неликвид».

«Истребить?»

«И то не досуг».

«Однако не обо мне речь».

«А чего вылез?»

«Так хочется же».

«Реже чеши».

«Ха-ха».

Итак, «но».

Во-первых, хозяин машин, домов и лакея в ливрее первому лицу известен. Именно так. Они не знакомы, но «известен» – это вам уже не «малоценка» какая-нибудь, не бросовый персонаж. Однажды, и это может случиться в любой день, мой друг может понадобиться и будет призван, потому что из неизвестных не выбирают. Список. Он лежал и лежит в основе всего. Разумеется, важно разместиться в правильном списке. Судя по пышущему изобилием достатку, мой «раз в год благодетель» залег в правильном. Во-вторых, электрики странные время от времени щиток проверяют. Всё время разные. В смысле, электрики. Однако все безошибочно сразу находят щиток, что для электриков просто невероятно.